Хикеракли ошалело моргнул на узкую хэрройшеву ладонь. Нет, наверное, он и сам тоже непонятливый. Что это за логика такая? Поговорили по душам, становись теперь дипломатом? Если это такое спасибо — а это, конечно, такое спасибо, — то хэр Ройш всё же стукнутый. Вот ей-ей, другого слова не подберёшь. Человек из химических элементов, чей кошмар — оказаться членом Четвёртого Патриархата.
— Ты требуешь от меня, как говорится, невозможного, — буркнул он, пожимая руку. — Но хоть не во Временный Расстрельный зовёшь, и на том спасибо.
Вот они, издержки того, что все-то ему друзья. Друг Хикеракли, а давай вместе убивать людей, тебе понравится! Друг Хикеракли, а давай вместе искоренять людскую тупость, это так занятно! Друг Хикеракли, не изволите ли откушать плоти европейских младенцев? Что же вы молчите, друг Хикеракли?
Скажите, а честно ли пожимать протянутую руку и не припоминать то дельце, за которое эта рука так хотела бы ухватиться?
— Слушай, хэр мой Ройш, — опасливо поинтересовался Хикеракли, — а что, если б я сказал, что мне наверняка известно: взрыватель Алмазов из города сбежал, и известен человек, который это допустил?
Хэр Ройш преисполнился удивлённого любопытства.
— Тебе следовало бы доложить об этом Мальвину.
— Да, но… что допустившему побег грозит?
— Он из Охраны Петерберга?
— Положим. Но он не виноват, он просто дундук.
— Ты сам знаешь ответ. А глупость не оправдание.
Понимаешь, Хляцкий, ответ-то прост — ответы вообще имеют такую, как говорится, тенденцию, они обычно короче вопросов и какие-то даже односложные. Ну, если мы не на экзамене, но пора экзаменов давно прошла. Глупость не оправдание, глупости не должно быть в этом мире места. Ты виноват не тем, что выпустил кого-то поперёк режима, а тем, что не так тебя и жалко, дундука. Понимаешь?
Вот и Хикеракли не понимает. Такая у них, у непонятливых, выходит, судьбинушка.
Помнишь, Хляцкий, кухарку копчевиговскую, Ладу? Были у вас с ней сношения, помнишь? Она ведь тоже, прямо скажем, не светоч, однако ж и не дура. Обеспечила себе плошку, пошла с солдатами на соглашение — и кухарит теперь не где-нибудь, а при самом при бароне Репчинцеве, её Охрана Петерберга настойчиво порекомендовала и выдала благодарность. А барон Репчинцев нынче — не абы какой аристократик, а крупнейший собственник всея Петерберга за вычетом графа, потому как остальных собственников толком и не осталось. В общем, хорошие теперь Лада мешает харчи, покрепче прежних. Вот она — молодец. А ты дундук.
Ты дундук, а хэр Ройш один. Совсем один. А ему нужно, чтоб был ещё кто-то. Это вообще всем нужно. И кто-то не может просто быть — он должен непременно быть с дарами, с подтверждениями, с доказательствами своей цены. Иначе как ему поверить? Истрепался, брат, наш инструмент, слово нынче дёшево стоит, тут дело требуется. Дельце. Маленькое, но ценное.
Чтоб установилось, так сказать, доверие.
Хикеракли посмотрел на хэра Ройша. Жалостливый Хикеракли человек — вот и этого долговязого ему было жалко, в его нежилой гостиной, с запертой мамашей, с кошмарами, о которых он никогда и никому не расскажет, потому как не столько их боится, сколько стыдится. Тоже по-своему дундука.
— Знаю я ответ, — тихо сказал Хикеракли. — У вас он на всё один. А ещё я знаю имя человека, по дурости выпустившего Евгения Червецова, взрывателя Алмазов, из Петерберга.
Глава 56. Патриархи, древние и летописные
Хэр Ройш — более не младший — знал, что Евгения Червецова, взрывателя Алмазов, из Петерберга выпустил конюх Хляцкий, но не знал, что стало с конюхом. Не знать было ново и на удивление приятно, поскольку осмысленное незнание позволяло переложить ответственность со своих плеч на чужие, более к тому подходящие. Но основным источником удовольствия, пожалуй, оставалась простая мысль: хэр Ройш, многократно говоривший о необходимости разделения власти, не обманул ни себя, ни других. Беллетристика пестрит историями идеалистов, попадающих при исполнении желаний в лапы собственной жадности. Хэр же Ройш оказался умнее: выслушав Хикеракли, он попросту передал его слова Временному Расстрельному Комитету.
Но другое незнание вызывало только раздражение. В Четвёртом Патриархате восемь десятков человек, так что вполне естественно не иметь представлений о том, кто именно доберётся до Петерберга. Более того, естественно и не возлагать на авантюру Гныщевича однозначных надежд. Эти переменные были для хэра Ройша затруднениями, но не бедой.
Читать дальше