Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)

Дальнейшее случилось так быстро, что разум Гныщевича с трудом угнался за этой скоростью.

На площади что-то шевельнулось. Площадь вся шевелилась, гомонила и кишела, но в неожиданном новом движении имелось нечто особенное — по-воровски поспешное. Гныщевич почти уже обернулся, но в тот же момент Веня вдруг как-то неловко шагнул вправо, толкая графа. Граф сбился на полуслове и недоумённо нахмурился. Веня же резко запрокинул голову, и его меховая шапка упала на трибуну.

Peut-être, это всё выглядело совершенно иначе — не так скупо, как увидел Гныщевич, не так по-бытовому. Лишь когда Веня, болезненно искривив пальцы, принялся падать на спину, Гныщевич понял, что секундой раньше слышал выстрел.

Повисла тишина, и в этой тишине глаза и рот графа медленно округлились, превратившись в ровные буквы «о».

Ноги Гныщевича сорвались с места раньше, чем он позволил себе первую мысль. Мысль эта оказалась полна иронии: на трибуне постояли сегодня неприятный тип Коленвал, тавр Плеть, сам Гныщевич (тот ещё coq du village); получасом раньше тут был одиозный Твирин.

Кому в такой компании могло прийти в голову выстрелить в графа? В графа!

Над толпой разнёсся визг, и в людской куче, охнув, разверзлась другая круглая «о» — дыра, в центре которой человек не спешил опускать револьвер.

— Душа моя?.. — тихо позвал граф, и это было совершенно невыносимо.

Плети не потребовалось приказов — он уверенно подступил к Вене. Плеть имел представление о том, как оказывать первую помощь, но это было очевидно излишне. Под живописно разметавшимися тёмными волосами доски уже начали промокать красным. Пуля прошла точно в глаз, почти не повредив лицо. В тот глаз, что Веня так кокетливо скрывал за чёлкой.

Проще будет хоронить, мысленно хмыкнул Гныщевич.

— Спокойно, — сказал он вслух, — нет никаких причин для паники. Охрана Петерберга, взять террориста.

Он сам плохо понимал, как успел оказаться у микрофона, но голос его произвёл должный эффект: замершие во всеобщем оцепенении солдаты сорвались с мест, а толпа захлебнулась воплем, и те, кто боялся шевельнуться, ринулись с площади прочь. Люди, оказавшиеся к террористу вплотную, истерически пытались отскочить и натыкались на других, бестолково падая на землю. Террорист же по-прежнему не опускал руки и не сводил с трибуны глаз.

— Господа, что происходит? — с бессмысленной вежливостью потянулся к рукаву Гныщевича граф. Гныщевич не видел, но буквально-таки чувствовал телом, как присевший у него за спиной на корточки Плеть прижимает Веню к доскам, чтобы спрятать от сторонних глаз уродливую агонию.

— Граф, вам лучше уйти, — вполголоса попросил Плеть.

Террорист был непривычно острижен и небрит, но не узнать его у Гныщевича бы не вышло. Он смотрел в светло-серые глаза графа Метелина и в чёрное, чёрное, noire дуло его револьвера, всё ещё направленное на трибуну.

Истерично мечущаяся толпа не позволяла солдатам добраться до стрелявшего.

Откуда Метелин взялся в Петерберге? Откуда он взял револьвер?

— Как я уже сказал, — твёрдо повторил Гныщевич, — причин для паники нет. Этот человек никому более не причинит вреда. Мне известно имя террориста — это граф Александр Метелин -младший, солдат Резервной Армии, сосланный туда за нарушение Пакта о неагрессии. Очевидно, он вернулся в Петерберг, чтобы шпионить и действовать в интересах противника. Взять его!

Наверное, «младший» был всё же перегибом. Лицо Метелина исказилось искренним ужасом, и чёрное-чёрное дуло его револьвера пошло ходуном. Добровольная таврская дружина расценила последний безадресный приказ как обращённый и к ним тоже. Тавры пробивались через росскую толпу куда успешнее обычных солдат. Тавры знали, что такое дисциплина, да и шарахались от них столь же охотно, как от самого террориста.

Хорошо, что Гныщевич оказался у микрофона. Других тавры бы не послушались.

— Граф Метелин, — Гныщевич сам удивлялся уверенности своего голоса, — я предлагаю вам добровольно сложить оружие и передать себя в руки петербержского правосудия. Вы замаскировались, но я вижу, — наугад соврал он, — что ваша шинель принадлежит Резервной Армии. Доказать вашу причастность к стану противника и ваши мотивации не составит труда.

Метелин просто смотрел — леший его дери, он просто смотрел. Метелин, сволочь ты эдакая, зачем это было нужно? И почему, pourquoi ты не стреляешь второй раз, пока у тебя есть шанс?

— Господин Гныщевич, я не понимаю, — прохныкал граф Набедренных. До трибуны наконец-то дотолкались мальчик Приблев и За’Бэй. Первый кинулся к Вене (Гныщевич не мог позволить себе обернуться, осмотреться), второй ухватил графа за узкие плечи и попытался его увести, что-то приговаривая, но граф будто врос в доски.