Дмитрий Новиков - Голомяное пламя

– Парни, парни, стойте, – суетился рядом Коля. Вчера, слегка напрягший всех своим буйным безумием, он чувствовал себя слегка виноватым. Не сильно – он знал, что всё уже хорошо, что море из него тоже вытянуло душевную грязь. Слегка виноватым, поэтому быстро разводил в большой кружке медицинский спирт. – Парни, утренняя зарядка. По небольшой. Чтобы дойти до моря.

Гриша первым взял кружку из дружеских рук, приготовился, насторожился, хлебнул. Через глотку и пищевод по всему телу, ко всем внутренним и внешним органам хлынула, всё затопляя, отвратительная, горькая, душистая, вкусная волна. Как он ни крепился, но невольно, подсознательно, крупно передернулся всем телом, зажмурился до слез, напряженно крякнул.

– Так, утренняя гимнастика сделана, проработаны все группы мышц. К оружию, друзья, – вещал радостный и прощенный Коля.

Сил вдруг случилось столько в теле, столько отваги и радости в душе, что они все втроем вдруг поняли – дойдут и пройдут всё. Тело созрело для подвига, душа – для прыжка и долгого парения в небе.

И пошло-поехало. Лагерь за пять минут собрали, лужу вчерашнюю непроходимую еще раз прошагали взад-вперед. Гриша сел в машину, завел ее, включил всё что возможно – полный привод, пониженную передачу, блокировку дифа – и медленно, на второй скоростушечке, пошел вперед. С горочки слегка разогнался, притормаживая, и уже въехав в болотину, упруго, внатяг, дал небольшого газа. Секунды вдруг стали тянучими и густыми. Машина не ревела, а угрюмо, по-рабочему, по-звериному ворчала и шла, шла вперед. Воды было по двери, но Гриша нисколько не сомневался сейчас ни в себе, ни в ней. Словно крейсер рассекала она желтую глинистую воду, и за кормой расходились могучие волны. Наконец, не проскользнув ни разу, не усомнившись, не дрогнув, она легким радостным прыжком взлетела на пригорок после лужи и остановилась там, довольно урча.

– Ура!!! – раздалось ликующе сзади, и снова, как вчера, побежали по краям ненавистной болотины, спотыкаясь и оскальзываясь, но бодро, веселые шерпы. Друзья дней радостных, попутчики всех путей. Гриша молчаливо, гася в груди мальчишеское ликование, стоял, опершись на переднее крыло, и с любовью смотрел на них.

А потом еще чуть-чуть, десять гор, да восемь луж, да заросшая чапыжником, еле угадываемая дорога. На горах становилось всё меньше леса, они словно снимали перед людьми свои мохнатые шапки, обнажая зеленые мшистые лысины. Во всём царила такая первозданная искренность, что дух человеческий воспарял всё выше и выше, и казалось – вот-вот настанет предел, но не было предела. Они ехали потихоньку, стараясь не нарушать окружающего благолепия. Зеленый цвет машины сливался с начинающейся летней тундрой, ее довольное урчание лишь оттеняло лежащую кругом, собой и миром довольную тишину. Ну и что – несколько раз цепляли железным брюхом набухшие жилы корней да торчащие камни – напоминание об ответственности, даже в раю нужно быть строгим. Но уж когда, с веселым отчаяньем окончания пути, проскочили чудом через последнюю болотину, совсем страшную, поросшую зеленым мхом, с журчащим под ним ручьем, – тут совсем с облегчением вздохнули. Дальше дороги не было. Машина оставалась их ждать здесь, а они, всё дальше и дальше уходя от цивилизованной, искусственной жизни, чувствовали тревожную радость приобщения, приникания к ручьям мира. Высокие чувства эти быстро снизили комары, налетевшие в таком количестве, что потемнело небо. Но было не до них – бросились разгружаться, на плечи брать сложенные еще байдарки и рюкзаки, и по еле видимой тропинке – вперед и вниз, где сквозь деревья лукаво глядела, долу опустив глаза, красавица Кювиканда.

Нет в жизни ничего лучше, чем после пеших и промышленных дней собрать байдарку быстро, с помощью подгоняющих, жужжащих насекомых, бросить вещи в нее, чуткую, сесть самому, еще пугаясь нового равновесия, и оттолкнуться веслом от берега. И сделать несколько гребков, а потом расслабиться, замереть, прислушаться к тишине. Легкий ветерок тут же сгонит враждебные жгучие тучи насекомых, ты сможешь оглядеться вокруг, и неожиданно почти умрешь от нежного благородства данной тебе красоты. Голубое, цвета русских глаз, озеро, окруженное невысокими буграми скалистых гор, кое-где лесистых, а где так и красно-гранитных, словно лежит уютно в углублениях крепкой надежной ладони, и возвышаются вокруг холм жизни и венерин холм, а нитки узкие проливов ведут тебя по линиям здоровья и судьбы. Кто не здоров – тот болен, не может быть в стране людей нормальных с невылеченной Севером душой. Мы – северные люди, и, заслоняя глаз яркой, южной обманкой, не забывать стараемся – обертка всё, под нею – пустота. На Севере русская душа, ей душно без него.