Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция)

— Видел,— упавшим голосом сказал Курлович.— Но ведь сержант Глухарев на вас надвигался не с внешней стороны? Ведь он из села шел, так?

— Так,— кивнул Краснухин, не понимая, какое отношение это имеет к теме.

— Значит,— подробно, в стиле устава принялся объяснять Курлович,— он двигался в ваше расположение не из внешнего пространства, а из вашей собственной части, не имея целевого намерения захватывать кого-либо куда-либо?

— Ну,— кивнул Краснухин. Речь шла об очевидных вещах.

— Ну так за что же было его убивать?

— А мне какая разница, идет он из расположения части или из внешнего пространства? Он не выполняет уставное требование, значит, я должен действовать согласно уложения. Может, он хочет совершить побег из расположения. Так?

— Действительно,— сказал Курлович,— об этом я не подумал. И что, если бы вы его убили?

— Отпуск бы дали,— улыбнулся Краснухин, растягивая толстые, словно резиновые губы.

В таких расспросах писатели провели две недели, после чего Здроку и Паукову надоело, что люди живут рядом с солдатами, но встают когда им заблагорассудится и вообще нарушают боевой распорядок. Их было сказано окунуть в жизнь, а это получается не окунание, а так, слегка макание. К тому же из Москвы прислана была директива устраивать писательские вечера вопросов и ответов для личного состава, но личный состав не читал произведений данных писателей и потому истощил все свои вопросы уже в первый день. Уже он спросил у писателей, сколько им платят и почему, и поинтересовался творческими планами, но разнарядка была — по одному вечеру вопросов и ответов на каждого писателя, а их в бригаде было, как мы помним, целых восемь. С писателями надо было что-то делать,— судя по всему, они застряли надолго,— и генерал Пауков принял решение, какому позавидовал бы и ЖДовский легендарный персонаж Соломон. Первую половину дня писателям надлежало маршировать, ходить в наряды, выполнять погрузочно-разгрузочные работы — словом, по полной программе тянуть солдатскую лямку. Во второй же половине дня, когда солдаты занимались геополитической подготовкой или готовились к заступлению в наряд, они возвращались в свой писательский статус — встречались с рядовым составом, задавали им вопросы о службе или давали ответы о своей литературной работе.

Через неделю строевых занятий писатели перессорились. Они и до этого не особенно друг друга любили, как то и предусмотрено их гниловатым ремеслом,— но после первых же занятий по шагистике и химзащите, когда пришел конец их относительно вольной командировочной жизни, возненавидели друг друга окончательно. Ослушаться полковника Здрока и тем более генерала Паукова им и в голову не приходило — они были нормальные мобилизованные культработники военного времени, приписанные к «Красной звезде» и наделенные спецпайком, и у каждого было соответствующее воинское звание, специально введенное для культработников после начала боевых действий: краб второй статьи (первую статью присваивали только работникам зрелищных искусств — киноартистам, театральным комикам и анекдотчикам, ездившим по фронтам со специально утвержденной программой про ЖДов). Писатели честно маршировали, надевали химзащиту и бегали кроссы с полной выкладкой, начиная задыхаться после первых ста метров. Сержанты отечески подбадривали их пинками, а когда заслуженный писатель Осетренко упал на землю и захрипел, что больше не может,— остальным пришлось тащить его на себе, как то и практиковалось во время обычных кроссов. После этого писатели измутузили Осетренко не хуже, чем сержанты, и вообще в них начал проявляться здоровый варяжский дух. Полковник Здрок одобрительно выслушивал донесения сержантов о писательских маршировках и взъеб-тренажах, как назывались в армии занятия по химзащите. Во второй половине дня едва пришедшие в себя писатели снова встречались с личным составом и отвечали на вопросы тех самых сержантов, которые только что дрючили их на плацу. Так достигалось равновесие между воинской обязанностью и служением музами.

Как раз сейчас сержант Грызлов дрессировал писательскую бригаду перед зданием баскаковской школы, рядом с покосившимися баскетбольными стойками и накренившимися шведскими стенками.

— Носочек тянем!— грозно прикрикивал он.— Жопы втянуть! Втянуть жопы, интеллигенция! Нажрали тут себе на гражданских харчах… Здесь армия, а не колхоз!— как будто все остальное время писатели провели в колхозах.— Что вы смотрите на меня глазами срущей собаки?! Смирно! Напра-во! Кру-гом! Левое плечо вперед, шагом марш! На месте стой, раз, два! Начинаем сначала! Левую ногу по-днять! Опустить… У вас нога или кусок говна, краб второй статьи Струнин? Ответа не слышу!