Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция)

— Анечка, что же это!— в голос заплакал Василий Иванович.

Анька подошла к печке. Теперь, после двухмесячного скитания, она верила в свою силу — много раз вытаскивала она Василия Ивановича из безнадежных положений, привыкла заботиться о нем и теперь считала себя сильней, а то и старше. Ей казалось, что и здесь ее сила хоть как-то выручит, выправит положение — не может быть, чтобы ее любви не хватило на яблоньку и печку; она погладила трещину — и точно, в печке что-то зашуршало, задвигалось, заслонка выпала, и в теплом печном чреве наметилось некое движение. Анька сунула руку в черное зияние и нащупала одинокий подгоревший пирожок, черствый и остывший.

Это было все, чем могли ее тут встретить.

— Кушай, Анечка,— прошептал Василий Иванович.— Это она здоровается.

— Это она прощается,— сказала Анька.— Не могу я, Василий Иванович.

Она положила пирожок обратно в печкино чрево. Так никто и не узнал, с чем он был.

— Куда же ты пойдешь, Василий Иванович? На кого ты нас бросишь, Василий Иванович?— кричали круглые дегунинские бабки. Василий Иванович стоял посреди деревни и кланялся на четыре стороны.

— Вы знаете, куда я пойду,— говорил он робко.

— Да нельзя тебе, Василий Иванович! Никто же еще не приходил оттуда, Василий Иванович!

— Нет, надо, надо,— лепетал он.— Видно, уж не избежать. Надо Жаждь-бога попросить, надо умилостивить.

— Не ходи туда, Василий Иванович! Пожалей нас, Василий Иванович!

— Нет, милые, надо пойти. Думаете, не страшно? Еще как страшно. А вы ждите. Может, умилостивлю.

— Куда мы теперь, Василий Иванович?— спросила Анька, когда, провожаемые общим стоном бабок, печек и яблонек, они медленно брели по пыльной дороге к железнодорожной станции.

— Ах, не спрашивай, Анечка. Поезжай домой, туда-то я без тебя дойду.

— Что ты, Василий Иванович. Как же я теперь домой поеду. Надо же Дегунино спасать.

— Не надо тебе его спасать. Не твоя деревня, не тебе и спасать.

— Ты что же это? Ты гонишь меня, Василий Иванович!

— Да пойми ты!— сказал васька, останавливаясь среди дороги.— Нельзя туда ходить, никто еще не вернулся!

— Да, может, это потому, что там очень хорошо,— сказала Анька.

— Не поеду я с тобой!— рассердился Василий Иванович.— Что ты упрямая какая! На поезд садись, и чтобы к родителям!

— Никуда не поеду!

— Поедешь!

— Не поеду!

— Анечка,— плаксиво заговорил Василий Иванович.— Ну что мне делать с тобой! Ты же сама, сама видела…

— Видела,— решительно сказала Анька.— Нельзя так оставлять. Поехали что-нибудь делать.

Василий Иванович почувствовал ее спокойную силу, и ему стало легче.

— А и то,— сказал он. У васек против силы не было никакого иммунитета, они с облегчением сдавались, едва кто-то начинал решать за них.— Глядишь, еще и вымолим чего.

— А куда мы едем-то?— спросила Анька.

— Да есть одно место,— уклончиво ответил Василий Иванович.— По дороге расскажу.

— Можно, кажется,— сказал губернатор осторожно, и они выглянули из-за угла. Провинциальная серая улица была пустынна, облупленный серебряный Ленин указывал рукой на кинотеатр «Победа», словно укоряя — до чего дошли. В кинотеатре раньше был вещевой рынок, потом его закрыли и стали опять показывать кино, большей частью патриотическое, но на кино никто не ходил, и его тоже закрыли. Одно время там была выставка-продажа природных лекарств и оккультных услуг, но ее ограбили. Тогда там сделали православную ярмарку, но ее посещали плохо, так что сейчас кинотеатр пустовал. Иногда в зале пировала плохим пивом местная молодежь. В этом городе, как почти во всех других городах на этой территории — вам не нравилось, когда говорили «эта страна», хорошо, давайте говорить «эта территория», потому что страну вы благополучно уконтрапупили,— постоянно что-нибудь закрывали и открывали в новом качестве, но всегда с некоторым сдвигом по шкале, с небольшой, но заметной деградацией. Например, в этом городе был собор. Расписал его добрый купец Чунькин, художник-самоучка, рослый, круглолицый, пухлый, и весь собор был расписан такими же розовыми, круглолицыми, пухлыми ангелами. Все, за что бралось коренное население, получалось добрым и пухлым. Купец Чунькин впоследствии разорился и побирался у собора, расписанного им в лучшие времена: человек, рисующий пухлых ангелов, вряд ли может быть хорошим купцом по варяжским или хазарским законам, а другой торговли на этой территории не оставалось. И тогда купец Чунькин стал жить при соборе, и собор славился тем, что молитвенные просьбы в нем исполнялись, потому что пухлые ангелы доносили их непосредственно до престола Господня. Пухлые ангелы имеют преимущество.