Иэн Бэнкс - Мост

Брук с размаху бьет кулаком о ладонь:

— Сволочи наглые!

Ровный морской ветерок медленно несет гирлянды дымовых пятен к мосту.

После двух энергичных партий в теннисном клубе я звоню в столярную мастерскую, где делают рамы для картин. Рисунок мисс Эррол накладывают на фанеру, покрывают небликующим стеклом и во второй половине дня возвращают мне.

Я подыскиваю для подарка местечко, где он будет ловить утренний свет, — над книжной полкой, сбоку от уже починенной входной двери. Когда я поправляю картинку на стене, включается телевизор.

На экране все тот же мужчина в окружении больничной аппаратуры. На его лице — никакого выражения. Но освещение чуть изменилось, в палате стало темней. Скоро надо будет заменить капельницу. Я смотрю на бледное, дряблое лицо. Хочется постучать по экрану, разбудить бедолагу, но вместо этого я выключаю телевизор. Есть ли смысл проверять телефон? Поднимаю трубку. Все те же ровные, короткие гудки.

Я решаю отобедать в баре при теннисном клубе.

Как уверяет тамошний телевизор, официальная версия появления самолетов такова: кому-то где-то в другой части моста приспичило вдруг устроить дорогостоящий розыгрыш. Но сегодняшний инцидент показывает, что «оборону» из аэростатов необходимо усилить (и ни слова о том, почему «обороняется» только одна сторона моста). Ведутся поиски ответственных за эти несанкционированные полеты. Администрация просит всех нас проявлять бдительность. Я отыскиваю в баре знакомого журналиста.

— Ничего не могу к этому прибавить, — разводит он руками.

— А как насчет Третьей городской библиотеки?

— В наших архивах о ней никаких сведений. На том уровне был не то пожар, не то взрыв, но уже давно. А ты уверен, что два дня назад, а не раньше?

— Вполне.

— Ну, может быть, до сих пор тушат… — Он щелкает пальцами. — О, могу сказать то, чего в новостях не было.

— Давай.

— Установлено, на каком языке пишут самолеты.

— И на каком?

— На Брайле.

— Что-что?

— Азбука Брайля, язык слепых. Текст местами расшифрован — полная чушь. Но что Брайль — это точно.

Я откидываюсь в кресле, напрочь сбитый с толку уже во второй раз за этот день.

Я стою над болотистой, чуть всхолмленной тундрой, она простирается передо мной к горной гряде под серым, невзрачным небом. Землю овевает холодный порывистый ветер, он теребит и вздувает мою легкую одежду, пригибает жесткую низкорослую траву и вересковый кустарник.

Тундра полого уходит вниз, тает в серой дали — там склон постепенно набирает крутизну. Монотонность и унылость травянистой пустоши нарушается лишь одним — узкой влажно блестящей полоской. Это что-то вроде канала. Студеный ветер гонит рябь по поверхности воды.

С гряды раздается далекий звук паровозного гудка.

Вдоль горизонта виден серый дым, гонимый и терзаемый ветром. Над гребнем появляется поезд. Он приближается, и снова звучит гудок, резко и гневно. Черный паровоз и несколько темных вагонов образуют смутно различимую черточку, и она движется прямо на меня.

Я опускаю взгляд. Я стою между рельсами железнодорожного пути. Две тонкие серебристые линии ведут от меня к приближающемуся поезду. Делаю шаг в сторону и снова опускаю глаза. Я по-прежнему между рельсами. Снова шаг в сторону. Железнодорожный путь преследует меня.

Рельсы словно ртутные: я движусь, и они движутся. Я все еще между ними. Снова верещит гудок поезда.

Я делаю еще шаг вбок, и снова смещаются рельсы. Кажется, будто они скользят по поверхности тундры самопроизвольно, не встречая сопротивления. А поезд все ближе.

Я пускаюсь бежать, но рельсы не отстают, один всегда впереди, другой всегда за моей спиной. Пытаюсь остановиться, падаю, качусь кувырком, но я все еще между рельсами. Встаю и бегу в другую сторону, навстречу ветру; в легких бушует огонь. А рельсы скользят впереди и позади. Поезд уже совсем рядом, он снова ревет. Ему нипочем все крутые повороты, все зигзаги, которые появляются на железнодорожном пути из-за моего лавирования, из-за моих судорожных метаний. А я все бегу, я взмок от пота, охвачен ужасом, не верю, что это со мной происходит на самом деле, но рельсы слаженно скользят, выдерживают неизменную дистанцию. Состав надвигается, оглушительно ревет гудок.

Трясется земля. Звенят рельсы. Я кричу и обнаруживаю рядом канал. И за миг до того, как меня бы настиг локомотив, я бросаюсь в неспокойную воду.

Под ее поверхностью, оказывается, есть воздух. Я тону в густом тепле, медленно переворачиваюсь лицом вверх, вижу нижнюю поверхность воды, она блестит, как масляное зеркало. Я мягко приземляюсь на покрытое мхом дно канала. Тут покойно и очень тепло. Над головой — ни шевеления.