Екатерина Шпиллер - Про Любовь Одиноких Женщин

Надо было держаться, чтобы помочь Аркадию пройти через то, что необходимо в таких случаях проходить. Нужно было выслушивать врачей и не умирать тут же от ужаса, ибо врачи не говорили ничего хорошего. Нужно было держать себя в руках и не показывать, что она видит, как каждый день Аркаша худеет и будто бы уменьшается даже в росте, как он слабеет и стареет буквально на глазах. Надо было не просто держаться, а ещё вселять в него веру и убеждённость в том, что всё будет хорошо.

Аркадий же всё понимал, точнее - знал. От него ничего не скрывали - попробуй от такого утаить хоть что-нибудь. И он принял решение ехать в Израиль: туда, где с этой гадостью борются успешней всех в мире. Да, это деньги, большие деньги! Вот они и пригодились. Всё равно же далеко не последние.

И вновь они в Израиле, по иронии судьбы в той же больнице, где когда-то давно лежала Лида. Два месяца лечения... Жесточайшая химия. Когда он однажды пришел в себя после очередного сеанса, а Лида сидела рядом и держала его руку у своих губ, он тихонько сказал:

- Лид, ты не волнуйся, перед отъездом я уладил все дела, ты будешь в порядке, я позаботился, чтобы... - он не сумел закончить, потому что сухая и твёрдая ладошка жены очень крепко опустилась на его губы.

- Если ты ещё хоть раз, хоть раз заговоришь об этом, клянусь - я сама тебя убью! - произнесла она весьма убедительно. Аркадий усмехнулся: на что он надеялся? Это же Лида. Ах, эти бровки - бровки в боевой стойке! Ладно, главное, что он на самом деле всё уладил и решил с наследством, никого не обидев. Впрочем, дети, возможно, всё равно найдут причину обидеться, но это уже их дело. Он имел право решить так, как считает справедливым, никого при этом не обделив. Всё, закрыта тема.

Когда они вернулись домой, московские врачи были очень довольны результатами израильского лечения. Появилась вполне обоснованная надежда. Лидия взялась изо всех сил выхаживать и откармливать похудевшего и ослабевшего мужа. И казалось, дело пошло на лад.

Прошло почти два года, прежде чем случился обвал. Возвращение болезни в стократном размере, стремительный рецидив. Доктора прятали глаза и на все вопросы давали уклончивые ответы.

- Как же Израиль? Всё было зря? - задыхаясь, спрашивала Лида у самого главного врача.

- Ну, как же зря, что вы говорите, ведь целых два года.

- Так, может быть, снова туда же? Пусть еще раз сделают так же.

- Лидия Витальевна, ну, поверьте: тогда это имело смысл, а сейчас... Не стоит тратить такие деньги, ей-богу, уже ни к чему.

И тут случилось ужасное: Лида закусила губу, сжала правую руку в кулачок и замахнулась на доктора. Она трясла кулачком и... и будто бы собиралась ударить врача, ударить, ударить, чтоб не смел произносить такие слова. Доктор грустно смотрел на исказившиеся болью лицо женщины и не думал защищаться или уворачиваться: он и не такое повидал и знал, что она этого не сделает. И был прав: в следующее мгновение рука Лиды безвольно упала, а она сама обмякла и повисла на подхвативших ее руках в судорожных рыданиях. Это был первый и последний раз, когда Лидия вот так сорвалась. Первый и последний.

- Почему мы, дураки, не завели собаку? - спросил Аркадий Лиду, когда она сидела рядом с его постелью и с улыбкой старалась отвлекать его всякими посторонними темами и пустой болтовнёй.

- Собаку?

- Или кошку. Нет, лучше собаку. Хотя бы маленькую. Нет, лучше большую.

- Собаку?

- Ну да. Тебе сейчас надо было бы её выгуливать, кормить, ты не торчала бы тут со мной, как верный страж.

- Прекрати!

- Я серьёзно. Да и потом тебе не было бы одиноко...

- Пожалуйста, не говори так.

Лида больше не позволяла себе плакать, она обязана была быть сильной. Аркадий должен был видеть, что с ней всё в порядке, иначе ему стало бы ещё тяжелей.

- Лид, ты совсем молодая женщина, ты должна жить дальше, понимаешь? И не просто жить, а быть счастливой.

- Мне надоело трындеть одно и то же и всё-таки прекрати. Ведь я умею орать, ты знаешь, как заору, тебе же будет стыдно.

Всё было как у всех в таких случаях: страшно, мучительно, больно, невыносимо. Кому тяжелее - больному или близким? Смотря о чём речь. Болит у больного, а горит и плавится на медленном огне душа у близких. Боль умирающего облегчают уколами и таблетками, боль любящего человека не облегчить ничем. Близкие хотят остановить время, чтобы оно вообще даже не думало тикать, чтобы замерли эти проклятые стрелки, отсчитывающие приближение неизбежного. А больному, возможно, наоборот уже хочется, чтобы всё поскорее закончилось: он устал... Иллюзия жизни для больного во время всё более кратких пребываний в реальности между забытьём и сном сопровождается сильной болью. Но именно это состояние становится самым желанным, ведь можно всё ещё видеть своих любимых, можно в сотый раз прощаться и произносить бессмысленные уже слова".