Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)

— Атаман… Это же Камень-горы. Неделька-другая пути — и на Руси будем. Хоть бы одним глазком… А?

Поднял голову Ермак, поглядел на горы в синеватой дымке. И сквозь эту дымку увидел себя и Алену сквозь годы. Совсем юная, бежит по высокой траве Алена, оглашая землю радостным смехом. Обернулась, сверкнула ослепительной своей красотой, побежала дальше. «Держи ее!» — вскричал, смеясь, Ермолай». Таежная лайка с лаем устремляется за девушкой, обгоняя его. Все одновременно вбегают на небольшой пригорок, Ермолай и Алена с хохотом валятся в немятую лесную траву, молодо играют и целуются… Таежной лайке, давней свидетельнице их счастья, это было уже неинтересно, она отвернулась равнодушно…

…Сверкнула влага и в глазах сурового атамана. Не скрывая этого, оглядел он товарищей своих походных. — Мещеряк все такой же хмурый, в усталых глазах переставших грести казаков мольба и надежда… Все смотрят туда, где Русь.

— Что ж… и я хотел бы… Давайте предадим братов, что в Кашлыке остались и нас дожидаются! — Голос его загремел. — Дело предадим, за которое столько товарищей наших полегло!

Опустили глаза казаки, молчат.

— Заворачивай назад! — отдал приказ Ермак.

Забили весла, разворачивая струги…

— Ну что, помощнички мои?.. — проговорил Ермак. Все снова сидят в его шатре. — Нет нынче среди нас уж Богдана Брязги да Никиты Пана. Пора обдумать, как дальше жить да быть! Время для раздумий я вам вдоволь отвел. Лазутчики доносят, что царевич Алей с войсками к Кучуму вот-вот придет. Кучум грозится Кашлык отвоевать, а нас всех лошадьми разорвать.

Установилось молчание. Потом Мещеряк осторожно проговорил:

— Оно, ежели вспомнить, так и раньше мы немалые годы в государевых полках службу несли…

— Мы с Савкой, — Кольцо кивнул на Болдыря, — царю-государю не служили. Мы ему только головы свои задолжали.

— А поклонимся Ивану Васильевичу, так, может, он этот должок и простит, — не торопясь проговорил Ермак. — Шитом Русь защитили со всхода солнечна!

— Не простит. Недаром Грозным прозван, — сказал Болдыря.

— Так ведь это — чем поклониться, — проговорил Ермак.

— Так и не пожили вольной волею. И не попробовали, — горько проговорил Яков Михайлов.

— Та ни, ноздрею нюхнули, — с усмешкой вставил Болдыря.

— Одних новоявленных хозяев из сибирской землицы еще не вытурили, другие — Строгановы — вместо них намылились сесть на нее, а ты третьего посадить хочешь, царя Ивана, — хмуро сказал Кольцо.

— Царя? — мотнул головой Ермак. — Царей — их много. А Русь у нас одна. Ты что же думаешь, Бояр и иные сибирские князцы нам с тобой давеча поклонились? Не нам! Руси! Без Руси мы ничто! Русь за нами, это и пугает их, а испуганный наполовину разбит. Руси мы и поклонимся своим подарочком. А там, Бог даст, и еще чем-нибудь.

Соратники Ермака недоуменно смотрят на своего атамана.

— А Сибирь что — край света? — воскликнул Ермак. — А за сибирскими лесами что за земли лежат?

— Ну, атаман! — выдохнул Болдыря.

— Да ладно, об этом чего загадывать, — проговорил Ермак, повернувшись к Болдыре. — А молви-ка, друг Савва… С посольством нашим к царю поедешь? Не сробеешь?

Напряженное молчание опять установилось в зале. Каждый, видно, думал о своих грехах перед царем.

— А поеду! Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа, со Христом!

Болдыря хлопнул об пол шапкой, которую держал в руках.

— Вот так же и голова твоя на плаху брякнет, — усмехнулся Иван Кольцо.

— Не брякнет! — возразил Ермак. — Ну, кто еще с ним?

— Да хоть и я, — сказал вдруг Черкас Александров.

— Спасибо, родные. — Ермак, встав меж ними, обнял обоих за плечи. — Ну что, братья, решаем или как? Ежели решаем, то будем донесение царю о сибирском взятии писать.

— Пиши, — сказал наконец Яков Михайлов.

— Пиши, пиши, — проговорил Мещеряк.

— Что же — составляй дарственную запись, с усмешкой промолвил и Кольцо. — Жалуют, мол, те, царь-государь, казачки воровские страну Сибирь.

— Живо-живо! — покрикивает Заворихин на стрельцов, бегущих от бревенчатого склада со связками шкур.

Около дюжины стругов, среди которых свежими досками выделяются вновь построенные, качаются у пристани на Чувашевом мысу.

Появляется на пристани Матвей Мещеряк с полудюжиной казаков, у одного из которых была пищаль.

— Бог в помощь, Анфим. Когда отплываем?

— Пополудни тронемся.

— В два-то струга пушнина войдет? А то, может, еще один загрузить?

— Да как-нибудь в два утопчем. — Анфим огладил бороду. — Слава Богу, ясак добрый собрали, довольны будут хозяева.