Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)

Перед одним из таких окошек сидели на низенькой лавке Ермак с Иваном, плескались из деревянных шаек.

Ермолай бросил взгляд на решетку, встал:

— Ну, Иван… Гляди. — И он тронул оконную решетку — она шаталась, дерево вокруг кованых гвоздей подгнило. — Я еще в прошлый раз приметил.

— Ну и… што?! — испуганно проговорил Кольцо.

— А тут недалече… за речкой сразу дед Аленкин живет. Добежим.

— Голяком-то?! Околеем…

Но Ермак, ни слова не говоря больше, поставил ногу на лавку, стал разламывать надпиленное кандальное кольцо.

— Эк, черт! Ну-ка, подмогни.

Вдвоем они наконец разломили железный обруч на одной ноге, потом на другой.

Вокруг столпились голые люди. Раздались голоса, испуганные, удивленные:

— Это что удумали вы?..

— А дале что будете?..

— Сысой до смерти засечет!

— Чем кандалы-то разрезали?

Ермолай стал у дверей, грозно сказал:

— Замолчь! Кто крикнет стражникам — тут же счас убью! — и он потряс своими кандалами. — Ну-к, помогите Ивану.

Кольцо ломал тоже надпиленные кандалы. Четыре руки стали помогать Ивану. Лопнуло одно кольцо, другое…

Ермак, все стоящий у дверей, приказал:

— Рвите решетку!

Несколько пар рук вцепились в решетку, стали ее дергать. Она какое-то время лишь шаталась, потом толстые и длинные кованые гвозди ползли из мокрого дерева.

Когда решетка была вырвана, Ермак от двери крикнул:

— Иван! Пузырь шайкой выдави!

Бычий пузырь, которым было затянуто окошко, лопнул, в баню засвистели клубы морозного тумана со снегом.

— Вылазь! — приказал Ермолай.

Иван Кольцо чуть помедлил и отчаянно сказал:

— Эх! Живы будем — так и смерть погодит.

И полез в проем головой вперед. Когда он исчез, сам Ермолай подошел к окну, по-прежнему держа в руках кандальную цепь. Полез в окно ногами вперед. Когда в окне торчала одна голова, крикнул:

— Не поминайте лихом, братцы!

И исчез, прихватив на всякий случай свою кандальную цепь.

Ермак и Кольцо, совершенно голые, бежали куда-то сквозь вьюгу по глубокому снегу и скоро потонули в снежной замети.

В предбаннике было просторно. Одевались последние работники, у двери все так же стояли два стражника. Сысой нетерпеливо постукивал черенком плети в ладонь. Потом шагнул к дверям, ведущим в баню, рванул ее.

— Эй, Ивашка, Ермак. Перед смертью не намоетесь.

Никто не откликнулся. Работные люди одевались молча.

Сысой нагнулся и шагнул в баню. Там раздался его яростный рев, он выскочил с оконной решеткой в руках.

— Утекли-и! — Швырнул решетку прямо в гущу работников, один из них рухнул с окрашенной кровью головой. Раздался гневный вой, но Сысой перекрыл голоса: — З-запорю всех! — Ринулся к двери из предбанника, крикнув стражникам. — Живо за мной!

Сысой и двое стражников обежали баню, остановились возле окошка, через которое вылезли Ермак с Иваном.

На снегу возле стенки бани, где ветер был потише, виднелись еще следы беглецов.

— Не отставать! — махнул рукой Сысой, побежал по следам, временами погонщики проваливались в сугробы, падали.

На чистом пространстве ветер был сильнее, вьюга здесь быстрее заметала следы, чем дальше, тем они были меньше видны и наконец исчезли совсем.

Погоня остановилась.

— Где теперь их сыщешь? — сказал один из стражников, задыхаясь.

— Да уж в такой снеговерти… — поддержал другой.

— Цыть, вы! — вскричал Сысой, тоже взмокший, ровно не кандальники, а он мылся в бане. — Нагишом далеко не убечь! А тут, за рекой, изба, где эта Ермошкина невеста с дедом жила. Боле, как туда, им некуда. Живо!

И все снова побежали.

— Да как же вы, ребятушки? — всхлипнул древний старик в рваной меховой телогрейке. — В такую студень-то?

Ермолай и Кольцо торопливо одевались в дряхлую крестьянскую одежду. На Иване был уже драный армяк Ермолай натягивал на голые плечи посконную рубаху На ногах у обоих были какие-то опорки.

— Боле, отец, из лапотины ничего нет? — спросил Ермак, оглядывал голые стены.

— Да вот ишо, — и старик начал стягивать телогрейку.

— А сам-то как?

— В избенном тепле-то перемогнусь как-нибудь. — И заплакал, заскулил, как щенок. — Аленушка-то наша, внученька! Пошла за водой на речку да как в воду и канула.

Ермак, одетый уже в стариковскую телогрейку, молча обнял его. В глазах у него тоже сверкнула влага.

Вдруг Кольцо кинулся к залепленному снегом окошку.

— Тень мелькнула… Не погоня ли?!

— Пресвятая Богородица! — закрестился старик.

— Топор где?! Вилы! — вскричал Ермак.