Гумберто Нотари: Три вора

Тапиока изложил ему свой план без указаний, конечно, места. Ему поверили без всяких затруднений, ибо между кандидатами на каторгу царствует гораздо большее доверие, чем между так называемыми порядочными людьми.

Тапиока вооружился всеми орудиями ремесла, проданными в предшествующие дни, чтобы не умереть с голоду. Попросил и получил отмычки, инструменты для взлома замков, веревку, хороший складной нож и восемьдесят чентезимов в счет добычи, которую он обязался доставить на другой день.

К вечеру Тапиока почувствовал себя в возбужденном, нервном настроении. Несмотря на два дня поста, он поел мало и без аппетита.

Таинственный дворец, куда он готовился проникнуть, поглощал все его мысли.

Что мог он рассчитывать найти там? Деньги, бриллианты, серебро? Все это было маловероятно. Когда барская семья уезжает надолго, она обычно увозит все лучшее с собой.

Может быть, кое-что из белья, зимнюю одежду, кухонную посуду?

– Наконец, найдется же что-нибудь. Растянувшись на постели, он ждал ночи.

Когда стемнело, он вскочил, подошел к окну и высунул голову в отверстие.

Темная неподвижная масса крыш, труб и шпилей давала на фоне горизонта, залитого отсветом бесконечных гирлянд фонарей, фантастические контуры… Словно остовы кораблей трагически погибшей эскадры, с поломанными мачтами, выброшенные на мель среди объятого заревом пожара порта…

Тапиока ощутил в груди своей чувство неизъяснимой грусти, острой тоски по чему-то родному, какое обычно испытывает одинокий наблюдатель при ночном зрелище громадного города.

Между тем ленты фонарей гасли, оставляя немногие сторожевые огоньки, тускло мигающие будничными ночничками после праздничной иллюминации. Небо светлело… Среди водворяющейся тишины классическая августовская луна высунула из-за остроконечных верхушек собора свою глупо улыбающуюся рожу паяца, и крыши домов словно дрогнули в неуловимой ответной улыбке. Облитый холодным голубоватым сиянием город приобрел причудливый вид селенитового пейзажа.

Тапиока решил, что пора приступать к делу.

Перекинув сверток со своим снаряжением через плечо, он выбрался на крышу. Приподнявшись на ноги, он сделал несколько первых неверных шагов, балансируя и спотыкаясь. Под тяжестью его шагов куски черепицы, ударяясь друг о друга, издавали веселый нежно-мелодичный звук японских цимбал.

На первом коньке Тапиока остановился, чтобы оглядеться. В лунном свете он видел свою длинную черную тень, фантастически перекинувшуюся через крыши и стены соседних домов. Ему казалось, что он движется по громадным театральным подмосткам, на которые луна направляет свой рефлектор магниева света.

Из предосторожности Тапиока опустился на колени и двинулся вперед ползком.

Вот он наконец на стеклянном куполе; его окна искрились, как глыбы кристаллического льда.

Толстые стекла были заделаны замазкой в металлический переплет.

Отколупнув замазку, Тапиока концом ножа приподнял стекло и бесшумно его вынул. Отверстие было достаточно велико, чтобы пропустить человека.

Он опустил в него веревку с привязанной на конце ее гирькой, замотанной в тряпье, чтобы по глухому звуку ее знать, когда веревка достигнет пола.

Таким путем он мог точно вычислить расстояние, на которое приходилось спуститься. Затем, прочно привязав другой конец веревки к железному переплету, он тщательно ощупал карманы, чтобы увериться, что ничего не забыто. Нож… огарок… спички?…

Все было на своем месте.

Тогда он произнес заклинание, которое, по суеверному убеждению Тапиоки, обеспечивало благополучный исход дела и которое мы не приводим, чтобы не оскорбить изящного вкуса наших читательниц.

Окинув быстрым взглядом окрестности, он спустился в дыру и, перехватывая руками веревку, исчез во мраке.

Коснувшись ногами пола, Тапиока из предосторожности не сразу выпустил из рук веревку и, прежде чем сделать шаг, насторожил с трепетом уши.

Полное безмолвие.

– Не обманул, жирная скотина, – пробормотал он, вспомнив швейцара. – Нет никого.

Расставив руки, он шарил ими впотьмах перед собой, чтобы не наткнуться на препятствие.

Прикосновение чего-то корявого, гибкого и холодного заставило его подпрыгнуть от испуга.

Но сейчас же, опомнившись, он усмехнулся.

– Веревка это, – проговорил он вполголоса, чтобы успокоить себя. Пошарив в кармане, Тапиока извлек оттуда стеариновый огарок. – Запалим-ка огоньку бенгальского, – продолжал он по своей привычке беседовать сам с собою.