Алексей Егоров - Радио Пустота

Нужно ли мне что нибудь созидать, если мир уже создан и соткан из желаний, исполнимых тобой? Или смиряясь, откровенно нужно созерцать твою правоту. Искать ли правды? Или быть ею!

Но разве желание жить, это грех?

Нет. Это безусловно не так. Но жизнь порождает не желание жить. Да и не желание вовсе. Жизнь порождает милость. Жизнь, есть продукт любви. И если и может возникнуть желание, то только познать и научиться пониманию. То, что еще не успел понять. Или не захотел. Миллионы раз, проходя по одному и тому же пути, спотыкаясь об один и тот же камень на перекрестке. И делая один и тот же вывод. Многим кажется, будь у них шанс вернуться в прошлое, они бы поступили иначе. И такой шанс у них бывает. Всегда. И они всегда поступают, как и раньше. Как поступали всегда. Опыт, накопленный в разуме, глубоко и крепко дремлет.

Но, каждом движении природы, вокруг нас таиться подсказка для пробуждения. Во всем есть ответ. Главное, задавать нужные вопросы.

Если жизнь созидается любовью, что же такое это….Любовь? Это, правильный вопрос. Что бы ответить на него, нужно понять и выделить, для себя одну вещь. Не страсть, не влюбленность и тем более не привычка. Не способны, пробудить в господе, желание созидать. Только жертвенность. И при чем искренняя. Думаешь, ему приятно созидать материю, когда он задумал ее как духовное? Любовь, это всегда жертвенность. Необходимость! Человек и осознается любовью, лишь для того, что бы понять грусть. Его грусть, когда он жертвенно принял наши желания. И воссоздал материальный мир, вопреки. Потому и любят не за что то, а вопреки. И все эти слова, воспетые художниками и ремесленниками от поэзии. Ни что иное, как стремление приблизиться к нему. Истинному чувству, созидающему свет. Находя и воспевая объект своей страсти, созданного одним только словом, корнями своими, уходит к тому первому чувству. Появившемуся во вновь обретенном сердце, только что рожденного в пустоте ангела. Укоренившегося, и пустившего ростки. Зацветшего и принесшего плод. Ласково предложенный первой женщине, как знак рождения первого желания….наслаждаться. А не любить. Потреблять, а не жертвовать. И можно ли познать тогда творца? Не понимая истинность его намерений. Не понимая, что любовь, это его милость, а не его желание, привычка или страсть.

– Я говорю есть что выпить, – уже кричал я.

– Когда зимы разойдутся, – он как будто говорил уже сам с собой, не обращая на меня совершенно никакого внимания, – что бы не думать о том, кто перед тобой. Когда ты поймешь всю суть вечного, и увидишь. А увидишь ты именно его, предвечного. Но в тот момент, когда уляжется пыль из – под копыт, вечно несущегося времени, ты и поймешь всю суть вещей.

И то как это происходит, ни знает никто. Как все устроено, знает только ОН, и ОН, тем ни менее, всегда в поиске истины. Он был изначально, и создав все миллионы уровней сознания, пропитал ими всю вселенную. И в каждом из этих миров, царит справедливое равновесие. И каждый из нас, одна из гирек, на весах сущего. И поняв свою природу, многое становиться реально понятным.

Ничто не возникает из ничего. Ничто не обращается ни во что. Рожденное один раз, не умирает никогда. И все то, чего нет, не может быть никогда.

– Уф, – выдохнул я.

Он замолчал. Потом вытер пот со лба какой то грязной клетчатой материей и указал мне пальцем под стол:

– Там такая синяя педалька есть, нажми на нее и перед тобой откроется маленький бар, выбирай по своему вкусу.

И действительно педалька была не заметно с первого взгляда. Я надавил на нее и часть столешницы перед моим лицом отворилась. Здесь были такие же маленькие бутылочки, виски, водка и текила. Я взял парочку и не разбирая влил себе в рот. Сразу стало тепло и спокойно.

– Так что, – спросил меня он, – ты готов?

– Я готов, всегда готов, – отрапортовал я, приставляя руку к голове в пионерском салюте – как Гагарин и Титов.

– Не занимайтесь там ерундой, – послышалось из за двери, – начинайте уже эфир.

– Хорошо, – сказал я в микрофон, – про любовь так про любовь.

По видимому я уже был просто пьяный.

– Ну, про любовь так про любовь, – весело заявил я, потирая свои ладони. Сначала мне захотелось придумать какую ни будь Греческую эйфорию. Подобную той, что рассказывал мне он. Но я осекся, видимо паромщик не зря настраивал меня на такой лейб мотив. Очень уж хотелось им такого рая. С женщинами в белых развивающихся платьях, оливковыми садами и лавровыми рощами. Олимпийским спокойствием и божественной торжественностью. И рояль, конечно же белый рояль.