Карин Ламбер - Дом, куда мужчинам вход воспрещен

– Наверняка он нашел себе другой дом! – плачет Симона.

– Отрезать бы ему хозяйство, – кипятится Джузеппина.

– Жан-Пьера? Кастрировать? Никогда!

– Сделай стойку, – советует Розали, – это успокаивает.

– У меня и так голова кругом.

– Можно сходить к ясновидящей с фотографией.

– Помолчите, – говорит Жюльетта. – Послушайте.

Она открывает широкое окно.

– Гляньте-ка. Мсье Бартелеми у своего окна, он нас зовет.

– Эгей, девушки! Тут кое-кто вас ищет.

– Жан-Пьер?

– Жан-Пьер!

– Это Жан-Пьер.

– Какой Жан-Пьер? Я про вашего кота.

У Симоны вырывается крик:

– МОЙ МИЛЫЙ!

Она роняет чашку, не обращая внимания на чай, разлившийся по натертому паркету Королевы, выскакивает как ошпаренная из квартиры и мчится, задыхаясь, с пятого этажа вниз. Розали, Джузеппина и Жюльетта бегут на террасу, оттуда им отлично видно, как Симона пулей вылетает из дома, несется через двор, за калитку, пересекает тупик в развевающейся ночной рубашке, вбегает к мсье Бартелеми и выходит, прижимая к сердцу свой драгоценный трофей, измученная и сияющая, точно чемпионка, только что выигравшая финальный забег на четыреста метров с барьерами на Олимпийских играх. Поцеловав его раз пятнадцать, она поднимает голову и кричит растроганным подругам:

– Самое лучшее в любви – встреча после разлуки. Я знала, что уж этот-то мне не изменит!

Наступили теплые дни. Симона решила, что пора убрать в подвал зимние вещи и достать летние. Жан-Пьер путается под ногами, опрокидывает одну из неустойчивых коробок, оттуда вываливаются старые туфли на квадратных каблуках, с протертыми от многих часов танца подошвами. В последний раз она надевала их десять лет назад…

Она жила тогда на улице Алезии, на другом конце Парижа. После возвращения из Аргентины ее так и тянуло танцевать. Она нашла хорошую школу, надела черные брючки и – vamos a bailar la salsa! [47]

Учителя зовут Карлосом. После нескольких уроков она купила новые туфли, на каблуках повыше, черные, лаковые, с украшенной стразами перепоночкой. Ей, обычно так мало интересовавшейся подобными вещами, вдруг захотелось краситься, быть привлекательной и ловить мелькавшее в глазах Карлоса удивление. Она надела красное платье с глубоким вырезом, застегивавшееся сзади на семнадцать маленьких пуговок, побрызгала духами «Белая сирень» за ушами и на запястья. От нее пахнет весной.

Обычно она танцевала с другими учениками. Бывало, и с женщинами, когда мужчины оказывались в меньшинстве. Она переходила из рук в руки: влажные, сухие, цепкие, теплые, холодные. От мужчины, сосредоточенно жующего резинку, к другому, обильно потеющему. Старалась избегать увальня, вечно наступавшего ей на ноги.

Сегодня впервые ее ведет Карлос. Он не очень высокий, глаза смотрят прямо в глаза Симоны. Под темной шевелюрой сумрачный, пронзительный взгляд, квадратная челюсть, пухлые губы. Он в белой рубашке, на которой не хватает одной пуговицы, и узковатых для него черных брюках, ткань скверного качества туго натянута на его ягодицах тореро.

Он обращается к группе:

– Оснывноэ па… бэдра подвыжны… колэны гыбкы… мужчына наступаэт, жэнщына отступаэт… мамбо… кик… [48]эсли ты не счастлыв сэгодня, спрячь свою боль за улыбкой. Ун дос трес… мэняэмса партнэрами… мэняйтэс.

Он по-прежнему прижимает ее к себе.

– А ты остаэшься со мной. Впэред, назад, в сторыну… нэ тэряй партнэршу, гринго, ты дэржишь в объятиях уна прынцесса!

Его «э» и «ы» забавляют Симону.

Он сжимает ее чуть крепче. От его кожи пахнет темным табаком и пряной туалетной водой.

– Нэ надо говорить… тэло само всэ скажет, – добавляет он тихо.

Словно тайный союз заключен между ним и музыкой, Карлос со звериной грацией скользит по паркету, который кажется эластичным под его ногами. Он обнимает Симону, закрыв глаза. Тропическая жара стоит в этот вечер или это ее температура поднялась на несколько градусов? Капельки пота выступают у корней волос. Шея горит. Ручеек стекает в вырез красного платья. Он шепчет ей на ухо:

– Когда ты танцуэшь, голова забываэт. Дай сэбэ волю, bailarina [49].

Она изо всех сил старается следовать за ним, только бы не споткнуться. Ручеек мешает сосредоточиться.

Урок окончен, ученики аплодируют, неторопливо расходятся.

– До следующего четверга.

Ни слова не говоря, Карлос обнимает Симону за талию, увлекает ее на лестницу и ведет по переулкам к крошечному бару неподалеку. Сидя на высоченных, неустойчивых табуретах, там потягивают в полумраке разноцветные коктейли. Он заказывает мохито, который она, пожалуй, слишком торопится выпить. От кислоты лайма по телу пробегает дрожь. Она вспоминает, что ojito значит «милый».