Дон Делилло - Ноль К

Платок на голове – знамя ее независимости.

– Одиночество, да-да. Ваше тело заморожено, помещено в саркофаг, в капсулу, – представьте только, как вы одиноки. Что если вы будете осознавать себя? Что если новые технологии это предусматривают? Вот с чем вы можете столкнуться. Активное сознание. Одиночество в смертный час. Подумайте об этом слове – “одинокий”. Alone . От среднеанглийского all one . Совсем один. Вы отбрасываете личность, личину. Личина – это маска, вымышленный персонаж сумбурной драмы, которая и есть ваша жизнь. Маска сорвана, и вместо личины появляетесь вы, в истинном смысле этого слова. Совсем один. Ваше “я”. Что такое “я”? То, чем вы являетесь сами по себе, без других людей, друзей, незнакомцев, любимых, детей, без улиц, по которым ходите, без пищи, которую едите, без зеркал, в которые смотритесь. Но являетесь ли вы кем-то сами по себе?

Артис сказала: чувствую себя искусственной. Может, того самого, отчасти вымышленного персонажа, которому предстоит переродиться, или умалиться, или возвеличиться, превратившись в истинное “я”, помещенное на время в морозилку, она и имела в виду? Об этом думать не хотелось. Хотелось подобрать женщине имя.

Она говорила с расстановкой о сущности времени. Меняется ли в криокамере представление о временном континууме – прошлом, настоящем, будущем? Осознаются ли дни, годы, минуты? Или такая способность сходит на нет, а потом исчезает? Если вы утратите чувство времени, много ли в вас останется человеческого? Или человеческого станет больше, чем когда-либо? Или вы превратитесь в эмбрион, в еще не рожденное?

Она посмотрела на Миклоша Сабо, профессора из Старого Света, и я вообразил его знаменитым философом годов этак из тридцатых, который носил костюм-тройку и имел преступную любовную связь с женщиной по имени Магда.

– Время – вещь слишком сложная, – изрек он.

Как тут не усмехнуться. Я стоял, сгорбившись, у смотрового окошка, а находилось оно чуть ниже уровня глаз, и опять отвлекся на череп у дальней стены – местный артефакт, возможно, похищенный, который уж никак не ожидаешь увидеть в этом месте, где к смерти подходят по-научному. Череп был раз в пять больше обычного человеческого и в плоском шлеме, похожем на тюбетейку, – вначале я его хорошенько не рассмотрел. Этот впечатляющий головной убор изготовили из крошечных птичьих фигурок – череп облепила золотая стая, сцепленная кончиками крыльев.

Голова гиганта выглядела настоящей, мертвая, бессмысленная, а ее художественное оформление, ее серебристый оскал приводили в замешательство – трудно умилиться такому народному творчеству, уж больно оно злобное и ехидное. Вот если б убрать из помещения людей и мебель, тогда, среди каменных стен и каменного холода, этот череп был бы как раз на месте.

В комнату вошли двое мужчин – близнецы, высокие, белокожие, в старых рабочих брюках и серых футболках. Встали по разные стороны стола и без всякого вступления заговорили по очереди, без заминки передавая друг другу слово.

– Первая доля секунды первого галактического года. Мы становимся гражданами Вселенной.

– Здесь, конечно, есть вопросы.

– Когда нам удалось продлить жизнь и приблизиться к тому, чтобы стать существами, вечно возобновляемыми, что сталось с нашими импульсами, нашими стремлениями?

– С социальными институтами, которые мы создали.

– Мы строим цивилизацию будущего, где будут царить апатия и распущенность?

– Разве смерть не благо? Разве не она определяет ценность нашей жизни, минута за минутой, год за годом?

– И много других вопросов.

– Разве этого достаточно – жить немного дольше благодаря современным технологиям? Нужно ли продлевать жизнь еще, еще и еще?

– Разве избыточная, тестообразная людская масса не обесценивает новейшие достижения науки? Зачем это допускать?

– Разве бессмертие, в буквальном смысле слова, не умаляет искусство – в том виде, в каком оно еще сохранилось, его шедевры, не превращает их в ничто?

– О чем будут писать поэты?

– Что сталось с историей? Что сталось с деньгами? Что сталось с Богом?

– И много других вопросов.

– Разве мы не помогаем населению бесконтрольно расти, увеличивая нагрузку на окружающую среду?

– Так много живых существ и так мало места.

– Не превратимся ли мы в планету, населенную горбатыми стариками, десятками миллиардов стариков с беззубыми улыбками?

– И как быть с теми, кто умирает? С остальными. Всегда ведь будут остальные. Почему одним сохраняют жизнь, а другие умирают?