Поутру, проснувшись, он первым делом брался за скрипку и играл для разминки пальцев арпеджио. Затем переходил к более трудным пиесам и под вечер наконец решался сыграть несколько мелодий собственного сочинения.
Когда кто-нибудь из учеников набирался смелости задать ему вопрос, Франческо брал скрипку и играл до тех пор, пока не чувствовал, что в слушателе рождается волнение. Тогда он останавливался и наставительно говорил:
— Когда вы сможете своей игрой на скрипке вызвать слезы, вы поймете, что голос ваш вам абсолютно без надобности.
Думаю, Франческо понимал, что является всего лишь сыном величайшего скрипичного мастера всех времен, и это повергало его в глубокое отчаяние.
В отличие от своего молчаливого учителя, я был юноша весьма кипучего нрава. Моя внутренняя музыка проявлялась в беспрестанной болтовне, криках, гневе, взрывах смеха, одним словом, в звуковых колебаниях всевозможного рода. Если душа Франческо Страдивари жаждала тишины, моя впитывала в себя звуки, как губка.
Между пустотой и вибрацией не было у музыки инструмента лучшего, нежели моя страстная любовь к скрипке. Страстная любовь сродни той, какую испытывал великий Страдивари, которого я ни разу не видел, но которого — и в этом я был убежден — знал лучше, чем кто-либо другой.
28
Долго еще после смерти Антонио Страдивари мастерская была наполнена вибрацией его необыкновенной энергии.
То была вибрация, неощутимая для большинства смертных, но явственная для некоторых чувствительных душ, и меня она пронизывала всякий раз, когда я входил в помещение, где трудился мастер. В то время как Франческо в разбросанных по всей мастерской частях инструментов — дек, грифов, завитков — видел всего лишь свалку деревянных деталей, что предназначены для изготовления вещи, производящей звуки, пусть даже особенные и необыкновенные, я провидел в них чудесное проявление равновесия, позволяющего сотворять звук, который соединяет человеческий мир с миром небесным.
29
Привел меня к созданию черной скрипки сон.
Я был неисправимый сновидец. Днем я грезил с открытыми глазами в мастерской, а всю ночь смотрел сны. То было единственное занятие на земле, кроме изготовления скрипок, которое дарило мне счастье.
Причем каждую ночь я видел один и тот же сон. Этакую историю без начала и конца.
Мне являлась женщина. Я не знал о ней ничего, не знал, как она выглядит, какое у нее лицо, фигура. Но ее золотой голос, звучавший в моих сновидениях, пронзал мне сердце, стоило только мне его услышать.
В сущности говоря, я был влюблен в несуществующую женщину.
Каждую ночь ко мне возвращался один и тот же сон. И так продолжалось долгие годы. Я иду по незнакомому городу и, свернув за угол узкой улочки, вдруг слышу скрипку. Влекомый ее голосом, я спешу по пустынным улицам, залитым ледяным лунным светом, и подхожу к каменному мосту через канал, в черной недвижной воде которого отражается маска, скрывающая лицо. На мосту стоит женщина, играющая на скрипке. Она стоит ко мне спиной. Телом и душой очарованный этой музыкой, я приближаюсь к женщине и касаюсь рукой ее плеча. Она поворачивается, и мне открывается нечто невероятное: она вовсе не играет на скрипке! На самом деле она сама — скрипка! Вся — от бедер до талии, от талии до шеи. Тело ее, плавное и округлое, имеет форму скрипки. А у голоса, который я принял за скрипичный, такое хрустальное звучание, что он кажется сверхчеловеческим. В руках она держит партитуру оперы и поет арию — дивная, божественная музыка просто льется из нее. Она раскрывает мне объятия, призывая меня к себе, и в тот момент, когда я готов ее обнять, прижать к себе, и женщина-скрипка, и музыка, и сон исчезают в пламени. С криком я просыпаюсь.
Каждое утро я пытался воспроизвести на одной из своих скрипок необыкновенное звучание того голоса, однако мне ни разу не удавалось достичь такой степени совершенства.
Я никому не рассказывал этот странный сон. Ни Франческо Страдивари, к которому я испытывал подлинную и нежную дружбу, ни товарищам по мастерской, которые работали рядом со мною.
В 1743 году Франческо умер, и с ним угас прославленный род Страдивари.
Подмастерья, работавшие в его мастерской, покинули Кремону и разъехались искать счастья по другим городам Европы.
В мастерской остался я один. Дела шли все хуже и хуже.
Однажды граф Ференци, венецианец, бывший проездом в Кремоне, пришел заказать скрипку. Был он безмерно богат, преисполнен надменного сознания собственной значительности и вызывал какое-то тревожное чувство. Граф путешествовал в собственной карете с двумя слугами, которые повсюду сопутствовали ему. В мастерской он пробыл недолго, объяснив, что ему срочно надо возвращаться в Венецию.
Читать дальше