Михаил Орловский - Нескорая помощь или Как победить маразм

— Надо ехать в больницу!

Мужик испуганно покивал: надо, надо. И без всяких проблем побрёл к машине, по пути смахивая с себя тараканов и отплевываясь гусеницами. В машине Пердюхин усадил несчастного в салон «газели», туда же затолкал двоих из ларца, а сам устроился подле водителя, показывать дорогу в психоприёмник на Потешной улице (не часто туда наведывались). Садясь, он бросил указание фельдшерам: «Сопроводительный лист оформите». Сопроводиловки, которые в те времена валялись везде: и в кухне вместо подкладки под чайник, и в туалете вместо двуслойной и ароматизированной, и даже в водительской для записи счёта при игре в покер. Словом, она считалась самой распространённой бумажкой, лежащей во всех карманах.

Неизвестно, кто организатор идеи, но факт налицо. Один из санитаров написал первую сопроводиловку на больного, а вторую на доктора, в примечании которой пришпандорил постскриптум: «Самовольно сел в машину, выдает себя за врача». В приёмное отделение Пётр Гаврилович по привычке вбежал, потрогал журналы, несколько раз хлопнул дверью и налетел на дежурную медсестру: «Где врач? Мы больного привезли». Паленов с Каленовым, придерживая под руки мужика с «белочкой», положили обе сопроводиловки на стол, а Пердюхин помчался по коридору, звонко выкрикивая: «Где врач?»

Наконец нашёлся одуревший от бессонной ночи, сверкающий измятым халатом психиатр. Он подошёл к столу и, наткнувшись на два направления, взял верхнее, прочитал и спросил, зевая:

— Пердюхин кто?

Влетевший в смотровой кабинет следом за психиатром и успевший проверить все помещения плюс туалет, Гаврилыч был остановлен шкафом. Несколько оторопев, он, нанося по дверце обидчика удар кулаком, громко прокричал:

— Я!

— И давно он с вами? — спросил психиатр, обращаясь к стоящим фельдшерам.

— С утра.

Пердюхин, не придавший значения подобному диалогу, поскрёб под лопаткой, а потом, тыкая пальцем в грудь психиатра, доложил:

— Мы больного привезли. Белая горячка.

Психиатр поглядел на Петра Гаврилыча и, держа его сопроводиловку в руках, молча вышел. Спустя пару минут, в смотровой обозначились два брата — реально санитары, которые спросили:

— Кто Пердюхин?

— Я Пердюхин.

— Пошли.

— Пошли, — согласился последний, но на всякий случай тут же прибавил: — Я — врач!

— Мы знаем, — ответили братья, и доктор, успокоившись, побрёл с ними. Он практически не почувствовал, как ловко они вытряхнули его из одежды, оставив в одних панталонах. Столь же оперативно взамен появилась пижамка, и нового пациента завели в отделение, где в палатах без дверей и с решетками на окнах проживало ещё около полусотни больных. Лишь здесь Пердюхин-Наполеон осознал, что попал. Он наивно метнулся к двери, забыв, где находится. А двери в подобного уровня заведениях открываются только специальным ключом. Доктор поскрёбся, поорал, громогласно напомнил, что он — врач. За дверью ответили «Да мы знаем», и, в конце концов, после внутримышечного вливания аминазина, он успокоился. А двое из ларца тем временем сдали основного клиента, спокойно довели смену и с чувством выполненного долга завернули до ближайшей забегаловки.

Доктора Пердюхина хватились лишь на третьи сутки, когда он не вышел на работу. Домашний и сотовый телефоны не отвечали. На риторический вопрос завподстанцией «Где он может быть?», Паленов, задумчиво глядя в окошко, сказал: «В психушке, наверное? Где ж ещё?» Обалдевший от такой наглости и, к счастью, воспринявший реплику подчинённого всерьёз, заведующий стал обзванивать стационары для душевнобольных, где в итоге и нашёл своего пропавшего Петра Гавриловича. Однако он бы на этом успокоился, если бы Паленов не добавил, уходя:

— Значит, где оставили, там и лежит?

— То есть как это «где оставили»?

И тут Каленов сознался, что в шутку они уложили Пердюхина в психушку. Завподстанцией пулей бросился в больницу выручать доктора.

Перепуганный дежурный психиатр, понявший, что его подводят под статью, упёрся. Пердюхин искренне болен! И даже чистосердечно раскаялся. Зав убеждал, что невроз, которым страдал Пётр Гаврилович, не психическое заболевание и по данному профилю не лечится. В целом, после недолгих мытарств и парочки стекляшек коньяка подчинённого он отстоял. Вялого, сонного Пердюхина, с насыщенными транквилизаторами полупопицами, отвезли домой отсыпаться. А зав вернулся на подстанцию разбираться с хулиганами. Но рука не поднималась написать заявление в милицию. Да и знакомый юрист по просьбе разъяснил, что маляву подать может исключительно пострадавший, а он сейчас никакой, долечивается дома. В общем, поначалу обошлись словесной выволочкой на ковре. Потом к концу недели появился присмиревший, загадочный Пердюхин и заявил, что ничего писать не станет, пусть лишь фельдшера извинятся. Ну что ж, те извинились. В одной смене они впредь не встречались. Равно как и Гаврилыч перестал бросаться любимым: «Я — врач! А вы — фельдшер».