Лорен Грофф - Судьбы и фурии

Лотто взглянул на пробковую доску в своем кабинете, к которой была приколота сотня, если не тысяча новых идей.

– Думаю, это не будет проблемой, – сказал он.

УТРОМ Матильда отправилась на свою обычную восьмимильную прогулку на велосипеде.

Лотто разделся и встал перед зеркалом. Вот он, средний возраст. Как ужасно. Обычно он смело смотрел в лицо собственной ускользающей красоте, но вот его дряхлеющее тело… Всю жизнь он был высоким и сильным. Теперь же его мошонка покрылась складками, в волосах на груди проступила седина, а шея обвисла, как у старой птицы. Одной небольшой трещинки в доспехах достаточно, чтобы туда просочилась смерть. Лотто вертелся то так, то эдак, пока не нашел угол, с которого он выглядел почти так же хорошо, как весной, до того как свалился с трапа. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Бог наблюдает за ним, положив голову на лапки. Лотто моргнул, а затем послал ослепительную улыбку Ланселоту в зеркале и ободряюще подмигнул. Насвистывая, снова натянул одежду и сдул несуществующие пылинки со своего плеча. Потом принял свои таблетки и, удовлетворенно хмыкнув, поспешил прочь из комнаты, как будто вспомнил о каком– то чрезвычайно важном деле.

НОЯБРЬ кружился над седеющими полями Хадсона, Вермонта и Нью-Гэмпшира. Тишина сгущалась в воздухе комком энергии. За всеми своими приготовлениями Ланселот потерял десять фунтов. Он часами крутил педали на велотренажере, потому что только движение заставляло его думать.

Они направлялись в резиденцию. За рулем была Матильда. Колени Лотто отбивали беззвучную мелодию.

– Я сузил круг идей до пяти, Эм, – сказал он. – Послушай, как тебе эти: переделка «Ожерелья» Мопассана. Или «Русалочка», только не та, что была у Диснея, а классическая, андерсеновская, но еще более смелая и странная. Или испытания Иова, только немного чокнутые, с черным юмором. Или взаимосвязанные новеллы о солдатах в Афганистане, которые сидят и рассказывают истории. Эту можно было бы назвать «Хроника смертельных предвестий». Или «Шум и ярость» в формате оперы.

Матильда прикусила нижнюю губу своими длинными передними зубами, стараясь смотреть только на дорогу.

– Чокнутая? С черным юмором? Опера и веселье едва ли могут ужиться вместе. Когда люди думают об опере, они сразу представляют себе жирных теток, торжественность, дочерей Рейна или женщин, совершающих самоубийство ради любви мужчины.

– У оперы своя история юмора. Итальянская шуточная опера-буффа, например. В свое время она была отличным массовым развлечением. Было бы неплохо возродить ее и сделать более демократичной. Сделать так, чтобы ее насвистывали даже почтальоны. Вдруг под синей униформой скрыт прекрасный голос?

– Да, – согласилась Матильда. – Но тебя знают как лирика. Ты всегда был серьезным, Лотто. Экспрессивным – да, но не смешным.

– Ты считаешь, я недостаточно веселый для этого?

– Ты потрясающий. Но я не думаю, что твои работы были веселыми.

– Даже «Гэси»?

– «Гэси» была мрачной и противоречивой. Как и ее юмор. Но она не была смешной, это точно.

– Прекрасно. Я докажу тебе, что ты ошибаешься. Так что ты думаешь о моих идеях?

Матильда скорчила рожицу и пожала плечами.

– О, – сказал Лотто. – Понятно. Тебе не понравилось.

– Слишком много переделок, – сказала она.

– Даже та, которая про Афганистан?

– Нет, – сказала Матильда. – Действительно. Это единственная стоящая идея. Хотя и на любителя, если честно. Она слишком прямолинейная, слишком в лоб, попробуй сделать ее более аллегоричной.

– Прикусите-ка язык, милая женушка.

Матильда рассмеялась:

– Думаю, именно на ней вы и сойдетесь. Я имею в виду – ты и этот твой Лео Сен.

– Лео. Да. Я чувствую себя подростком в смокинге и бабочке, которому предстоит танцевать первый танец.

– Что же, моя любовь, теперь ты знаешь, как чувствует себя большинство людей, которые встречают тебя в первый раз, – тихо сказала Матильда.

Маленький каменный домик с камином, в котором Лотто предстояло провести три недели, был расположен не очень далеко от главного здания, где подавали завтрак и ужин, но Лотто все равно не давал покоя лед и собственная ненадежная нога. Не хотелось бы снова упасть.

В домике их встретили стол, стул и кровать, правда, обычного человеческого размера, недостаточно большая для Лотто и его длинных конечностей.

Матильда села на край и слегка покачалась. Пружины панцирной сетки заскрипели, как мыши. Лотто присел рядом – ему было здесь так же непривычно, как и Матильде. Его ладонь легла ей на колено и поползла вверх, дюйм за дюймом, пока не легла на бедро. Его пальцы коснулись ее паха, скользнули под белье и ощутили тепло и влагу. Матильда встала, и Лотто остановился, покачиваясь на пружинах. Не задвигая занавесок, Матильда сдвинула край трусиков и шире расставила ноги. Лотто нырнул ей под юбку, в уютный, приветливый полумрак.