Лорен Грофф - Судьбы и фурии

Матильда была вегетарианкой с тех пор, как посмотрела по телевизору передачу, посвященную индустриальному животноводству, и увидела коров, подвешенных на крюках и освежеванных заживо, кур, которых запихивали в клетки так, что они ломали ноги и доживали свои дни, утопая в собственном дерьме.

Когда подали салаты, дядя подцепил кончиком вилки анчоус, покрутил его из стороны в сторону и на французском поздравил Матильду с днем рождения и с тем, что она в этом возрасте уже такая уравновешенная и самодостаточная. А потом проглотил рыбку не разжевывая, как акула, вроде тех, что Матильда также видела по телевизору.

– У меня не было выхода. Я осталась совсем одна, – сказала Матильда и возненавидела свой рот за то, что под конец он предательски дернулся.

Дядя отложил вилку и посмотрел на нее.

– Умоляю, Аурелия. Тебя не бьют. Не морят голодом. У тебя есть возможность ходить в школу, к дантисту и врачу. У меня ничего этого не было. Не становись такой мелодраматичной, ты же не Оливер Твист и я не заставляю тебя копаться в угле. Я добр к тебе.

– Вакса. Диккенс работал на фабрике по производству ваксы, – сказала она и перешла на английский. – И я не могу сказать, что вы никогда не были ко мне жестоки.

Он почувствовал в ее словах обвинение прежде, чем понял его.

– Это неважно. Кроме меня, у тебя никогда никого не будет. Они все зовут тебя дьяволицей. Правда, к своему разочарованию, я так и не увидел в тебе ничего дьявольского. Или ничего такого в тебе нет, или ты просто научилась хорошо притворяться, как делают все порядочные бесы.

– Возможно, жизнь в постоянном страхе изгоняет из человека всех его бесов, – парировала она. – Экзорцизм ужасом.

Она выпила всю свою воду, доверху наполнила бокал вином и осушила его до дна.

– Ты еще не сталкивалась с тем, чего стоило бы бояться, – сказал он и с улыбкой наклонился к ней. – Можем это исправить, если пожелаешь.

– Нет, спасибо, – отозвалась она.

– Да не за что, – сказал дядя. Он доел салат, вытер рот салфеткой и добавил: – Тебе, наверное, не сказали, но у твоих родителей родились новые дети. Ну как новые. Сравнительно новые. Одному из них три, другому пять. Маленькие мальчики. Твои братья, как я понимаю. Я бы показал тебе фотографии, которые прислала мне сестра, но, похоже, я их потерял.

[Даже странно, как некоторые вещи напрямую связываются с болью. Теперь салат «Цезарь» всегда будет ассоциироваться у нее с удушающей грустью.]

Матильда улыбнулась, глядя в точку у дяди над головой, туда, где блики огня в камине отражались от антикварного барометра. Они же просвечивали сквозь оттопыренные уши дяди.

Она ничего не ответила.

Когда подали филе, дядя продолжил:

– Ты очень высокая. И худая. И выглядишь необычно, а сейчас это очень модно. Я думаю, ты могла бы стать моделью. И даже поступить в университет.

Матильда пила воду нарочито медленно, прихлебывая.

– О! – сказал он. – Ты думала, я отправлю тебя в университет? Но, видишь ли, мои обязательства насчет тебя закончатся в тот день, когда тебе исполнится восемнадцать.

– Но вы могли бы себе это позволить.

– Да, мог бы, – сказал он. – Но мне интереснее посмотреть, что ты будешь делать. Испытания закаляют характер. Нет испытаний – нет характера. Мне никто ничего не дал. Ни единой вещи. Я всего добился сам.

– И посмотрите на себя сейчас, – вставила она.

Дядя улыбнулся, и все то тепло в нем, что напоминало ее бабушку и почти забытую мать, вдруг исчезло. Матильда почувствовала, как по коже пробежали мурашки.

– Осторожнее, – сказал он.

Нетронутое мясо на ее тарелке стало как будто слегка прозрачным и покрылось пушком.

– Почему вы меня ненавидите? – спросила она.

– О дитя мое, у меня нет к тебе вообще никаких чувств, – сказал он, и это было самое доброе, что Матильда когда-либо слышала от него в свой адрес.

Чавкая, он доел десерт панна-котта, и в складках его рта остался крем.

Им принесли счет. К дяде подошел какой-то мужчина, они пожали руки, и незнакомец зашептал ему что-то на ухо. Матильда осторожно обернулась, потому что краем глаза уловила какое-то движение у двери.

Белая кошка сунула голову в комнату и вытянула все свое гибкое тело, опираясь на передние лапы и неотрывно глядя на связку дров.

Крошечный тигр на охоте.

Какое-то время Матильда завороженно следила за неподвижной кошкой. Единственное, что подавало в ней признаки жизни, – это подрагивающий кончик хвоста. А затем кошка прыгнула без всякой подготовки, и, когда обернулась, у нее во рту уже была какая-то мягкая серая штука. «Полевая мышка», – подумала Матильда. Кошка потрусила прочь, горделиво вскинув хвост. Когда она снова обернулась, увидела, что дядя и его друг смотрят прямо на нее. В их взглядах сквозила насмешка.