Мэри Кайе - Далекие Шатры

Один из разведчиков рассмеялся, и угрюмые закопченные лица его товарищей несколько смягчились, когда они рассмеялись вместе с ним, громко и презрительно, а афганцы нахмурились, заскрежетали зубами и начали поигрывать мушкетами.

Джаван, выступавший от лица группы, уже много часов не пил, и во рту у него пересохло. Но он набрал слюны и сплюнул за парапет, а потом, возвысив голос, громко спросил:

– Что вы за люди такие, что предлагаете нам запятнать свое доброе имя и покрыть позором своих мертвых товарищей? Или мы поганые псы, чтобы предать тех, чей хлеб ели? Наш сахиб приказал нам сражаться до последнего. Мы так и сделаем. Вы получили ответ, псы!

Он снова сплюнул, круто развернулся и двинулся прочь, остальные последовали за ним. Под яростное завывание толпы шестеро мужчин прошли по крыше к дальней лестнице и спустились во внутренний двор казарм. Здесь они задержались для того лишь, чтобы выстроиться в ряд плечом к плечу: мусульмане, сикхи и индус – совары и сипаи Королевского корпуса разведчиков. Они подняли засов, распахнули створы двери и, обнажив сабли, вышли из-под арки навстречу смерти – твердой, четкой поступью, словно маршировали на параде.

Афганец, говоривший с ними, коротко вздохнул и проговорил словно через силу:

– Вах-иллах! Это настоящие мужчины!

«Это разведчики», – подумал Аш, захлестнутый жаркой волной гордости, и отчаянно напряг силы, чтобы выбраться из-под трупов, подняться на ноги и присоединиться к товарищам. Но в следующий момент сзади хлынула толпа, и он, полузадохшийся, беспомощно корчился среди удушливых клубов пыли и великого множества обутых в чапли ног, которые наступали на него, спотыкались об него и пинками отталкивали в сторону, словно тюк соломы. Он смутно слышал звон стали, хриплые вопли мужчин и очень ясно – чистый звучный голос, прокричавший: «Победа будет за разведчиками!» Потом обутая нога ударила Аша в висок, и он снова провалился в темноту.

На сей раз он очнулся не так скоро, а когда наконец медленно выплыл из темноты, то обнаружил, что стрельба прекратилась, хотя со стороны резиденции по-прежнему раздаются крики, и перед казармами никого не осталось, если не считать мертвых.

Тем не менее Аш не попытался пошевелиться. Он лежал на месте, ощущая только боль и страшную слабость, и лишь спустя много минут почувствовал необходимость думать и действовать. Мозг казался таким же безжизненным и оцепенелым, как мышцы, и попытка хотя бы просто думать, не говоря уже о том, чтобы думать ясно, представлялась непосильной. Однако он понимал, что должен заставить свой мозг работать, и вскоре шестеренки ума снова сцепились и завращались, и память вернулась к нему, а вместе с ней древний инстинкт самосохранения.

Во время последней бойни лежавшие на нем трупы были сдвинуты с места, и Аш, осторожно попробовав пошевелиться, обнаружил, что все еще в состоянии двигаться, пусть и еле-еле. Подняться на ноги у него не хватило сил, но он мог ползти – и пополз, медленно и неуверенно, точно полураздавленный жук, с трудом пробираясь на четвереньках между распростертыми на земле телами и машинально направляясь к ближайшему укрытию, которым оказалась конюшня.

Такая мысль пришла в голову и многим другим, ибо в конюшне было полно мертвых и раненых афганцев: жителей города и Бала-Хиссара, а также солдат Ардальского и Гератского полков – все лежали вповалку на вонючей соломе. Аш, страдающий от легкого сотрясения мозга, бесчисленных синяков и страшной эмоциональной и физической усталости, рухнул среди них и проспал почти час, по истечении которого чья-то рука схватила его за покрытое синяками плечо и грубо тряхнула.

Пронзившая плечо боль подействовала на него, как ведро ледяной воды, выплеснутое в лицо, и он мигом очнулся от тяжелого забытья и услышал голос, сказавший:

– Клянусь Аллахом, здесь еще двое живых. Веселей, приятель, ты еще не умер и скоро сможешь разговеться…

Аш с трудом открыл глаза и уставился на склонившегося над ним дородного афганца, чье лицо показалось ему смутно знакомым.

– Я служу у первого секретаря первого министра, – любезно подсказал незнакомец, – а ты, кажется, Саид Акбар, писец мунши Наим-шаха: я видел тебя в его конторе. Давай вставай, час уже поздний. Держись за руку…

Безымянный самаритянин помог Ашу подняться на ноги, вывел за территорию миссии и двинулся вместе с ним к воротам Шах-Шахи, болтая без умолку.

Небо впереди постепенно меркло, и далекие снега розовели в лучах заката, но даже здесь, в задымленных узких улочках между домами, шум толпы все еще ясно слышался. Аш остановился и сбивчиво проговорил: