Мэри Кайе - Далекие Шатры

Вряд ли он женится – по крайней мере, до тех пор, пока не встретит такую женщину, как Джали, что представлялось маловероятным. Ашу следовало бы отправить ее из Кабула: по слухам, в городе слишком много случаев холеры. Он должен поговорить с ним об этом в среду. Будет здорово снова увидеться с Ашем, и если повезет…

Широкий зевок прервал ход его мыслей. Уолли рассмеялся и улегся в постель, чувствуя себя страшно счастливым.

На следующее утро солнце еще не взошло, когда сэр Луи, всегда рано встававший, отправился на обычную верховую прогулку в сопровождении Амал Дина, своего саиса, четырех соваров из разведчиков и полудюжины солдат эмирской кавалерии.

Почтовый курьер выехал еще раньше с телеграммой, которая будет отправлена из Али-Хеля в Шимлу. А немногим позже процессия из двадцати пяти косильщиков с веревками и серпами также выступила из крепости под охраной коте-дефадара Фатеха Мухаммеда, соваров Акбар-шаха и Нараина Сингха из разведчиков, а также четырех афганских солдат.

Уолли и Амброуз Келли выехали через двадцать минут, когда Аш, рано пришедший на службу в связи с предстоящей выплатой жалованья, выставлял глиняную вазу на окно. Он проводил двоих мужчин взглядом и пожалел, что не может присоединиться к ним. Воздух на равнине прохладный и свежий, тогда как здесь он уже стал спертым и теплым, а на большом пустыре у дворца, куда скоро явится Ардальский полк за жалованьем, будет еще жарче: там нет спасения от палящих солнечных лучей и вдобавок воздух нездоровый, поскольку туда выбрасывают мусор и пищевые отходы.

Аш вздохнул, завидуя Уолли и его спутнику, которые встретят рассвет по пути через росистые поля, раскинувшиеся по берегам реки, тополиные, чинаровые и ореховые рощи, окружающие Бен-и-Хиссар, и поросший густой травой широкий чарман за деревней. Безоблачное небо все еще заливала предрассветная опаловая бледность, и на земле неопределенного оттенка между сизым и песочным еще не лежали тени. Но скрытое за горизонтом солнце уже окрасило в нежный абрикосовый цвет снега высоко над серыми грядами. Сегодня будет чудесный день – день для распевания гимнов, как сказал бы Уолли.

Вспомнив музыкальные утра в Равалпинди, Аш улыбнулся и начал напевать себе под нос «Все прекрасно и чудесно в Божьем мире», но тут же осекся, со страхом осознав: он делает нечто настолько чуждое природе писца Саида Акбара, что, если бы кто услышал его, разоблачения было бы не миновать.

Вот уже больше года он постоянно следил за собой, тщательно следил, чтобы никаким случайным словом или поступком не вызвать подозрений, но в последнее время решил, что вероятность совершить подобную оплошность слишком мала, ибо он на самом деле стал Саидом Акбаром. Однако сейчас он понял, что это не так, и внезапно почувствовал острое желание прекратить притворяться и стать самим собой – только самим собой. Но кем именно? Кто он такой? Аштон? Ашок? Кто из них – он? От каких двух своих «я» он может отказаться? Или ему навсегда суждено остаться сочетанием всех трех, соединенных между собой, как… «сиамская тройня»?

Коли так, найдется ли в мире место, где он и Джали смогут жить, свободные от необходимости осторожничать и притворяться? Где им не нужно будет играть роли, как они делают теперь, вынужденные постоянно сохранять бдительность, чтобы не совершить какую-нибудь мелкую промашку, которая, изобличив в них самозванцев, подвергнет опасности их жизни? Промашку вроде той, какую он совершил сейчас, начав напевать английский церковный гимн. Он с ужасом подумал, что мог бы сделать это, даже находясь в комнате не один, и лишь по чистому везению его никто не услышал. Эта мысль глубоко потрясла Аша, и, когда он отвернулся от окна, чтобы собрать счетные книги, которые понадобятся мунши, он заметил, что руки у него холодные и слегка дрожат.

Солнце уже взошло, когда Уолли со своими спутниками достиг окраины Бен-и-Хиссара и, держась поодаль от деревни и окрестных полей, выбрал участок невозделанного чармана, где косильщики могли собрать необходимое количество фуража, не посягая на права местных крестьян.

– Бог ты мой, какой чудесный день! – выдохнул Уолли, приведенный в благоговейный трепет ослепительным блеском утра. Ночью выпала обильная роса, и каждый листик, каждая веточка и травинка были усыпаны бриллиантами, сверкающими и переливающимися в свете солнца, а Бала-Хиссар, купавшийся в ярких лучах, походил на дворец Кубла-хана на золотом холме. – Ты только посмотри, Рози! Кто бы поверил, глядя отсюда, что это всего лишь крысиное гнездо, состоящее из глинобитных развалюх и полуразрушенных стен?