Мэри Кайе - Далекие Шатры

– А ты написал, что, по мнению Аша, нам следует…

– Нет. Яйца курицу не учат. Поверь мне, Гоф не дурак и в состоянии справиться со своей работой без наставлений Аштона или любого другого человека. Он сам составит план действий.

Генерал Гоф так и сделал. Он отправил на разведку ряд патрулей, а позже днем поговорил с теми местными вождями и маликами, которые после долгих уговоров согласились с ним встретиться. Он хотел выяснить настроение местных жителей и узнать, какие племена собираются сражаться, а какие намерены сохранить нейтралитет – или отступить в горы, как Азматулла со своими людьми.

Но с каждым часом генерал все яснее понимал, что местное население настроено враждебно, и, когда вернувшиеся патрули один за другим доложили о подкреплениях, спешащих на помощь хугиани, он принялся разрабатывать план предстоящей битвы. В тот день он больше ничего не мог сделать, поскольку вьючные животные еще не прибыли. Они устало втащились в лагерь только после заката, когда уже сгустилась тьма и походные костры наполнили воздух запахом дыма и бодрящими ароматами стряпни.

Теперь все в колонне знали, что завтра состоится сражение, и произвели необходимые приготовления. Той ночью Уиграм спал крепко, и Зарин тоже. Они в меру своих сил сделали все, что надлежало сделать, и могли спать с чистой совестью. Но Уолли долго лежал без сна, глядя в звездное небо и думая.

Ему было семь лет, когда в витрине одной дублинской лавки он увидел раскрашенную от руки гравюру с изображением кавалерийского полка, мчащегося в атаку в битве при Ватерлоо, с саблями наголо и развевающимися плюмажами. Прямо тогда и там он решил, что станет кавалерийским офицером и будет точно так же скакать впереди солдат, сражаясь с врагами своей страны. И вот наконец завтра – если Уиграм прав – давняя детская мечта осуществится. Хотя Уолли успел побывать в боях, он еще не принимал участия в крупной битве, а в кавалерийские атаки ходил лишь на учениях. А вдруг действительность окажется совсем не похожей на все, что он рисовал в своем воображении? Не безумно упоительной и восхитительной, но безобразной и страшной – и совершенно не возвышенной?

Он слышал бесчисленные рассказы о принятых у афганцев методах ведения боя против кавалерии. Воины лежат за земле, держа наготове свои длинные, бритвенно-острые ножи, и снизу наносят лошадям удары по ногам и в брюхо, чтобы седоки вылетали из седел. Прием, как ему объяснили, чрезвычайно эффективный, особенно при столпотворении, – и он охотно верил. По словам Уиграма, сабли и копья в таких случаях практически бесполезны: полагаться приходится на карабины и револьверы, поскольку, оказавшись перед угрозой принять смерть от пули в лежачем положении, афганцы в большинстве своем предпочитают сражаться и погибнуть на ногах. Как действовать в таких обстоятельствах, не могли научить никакие учебные атаки. Но завтра он сам узнает…

Интересно, где сейчас Аш и чем занимается? Будет ли он наблюдать за сражением с какой-нибудь горы? Если бы только они могли вдвоем поскакать в атаку завтра! Уолли смотрел в темноту, вспоминая прошлое, а потом внезапно заснул – и пробудился с первым проблеском зари, оттого что командир тряс его за плечо.

– Просыпайся, Спящая красавица, – воззвал Уиграм. – «Светильники ночные догорели; веселый день на цыпочках стоит, смотря через туманные вершины высоких гор» [55]и, полагаю, отбивая стоячее место у нескольких тысяч воинственных афганцев. Генерал предлагает тебе отправиться в разведку на территорию хугиани, так что давай вставай, мой юный сновидец. «Пойди к муравью, ленивец» [56]. Завтрак будет готов через десять минут.

Уолли никогда еще не видел Уиграма в таком возбужденном состоянии. По природе своей тот был человеком сдержанным и – если не считать редких случаев вроде ежегодного званого вечера в День взятия Дели – отнюдь не шумливым. Вчера, занятый служебными делами и подавленный трагедией на реке, он был даже молчаливее обычного. Но сейчас он как будто помолодел на десять лет и отбросил прочь все тревоги, и Уолли, который с трудом поднялся на ноги, с ужасом сознавая, что спал крепким сном младенца, несмотря на весь шум пробуждающегося лагеря, невольно заразился этим радостным настроением и неожиданно для себя рассмеялся, вместо того чтобы извиниться.

«Наверное, старина возбужден не меньше меня», – решил Уолли, вспомнив во время торопливого бритья, как Уиграм однажды признался, что предел его мечтаний – стать командиром конницы разведчиков и что любые последующие достижения, сколь угодно значительные, будут уже спадом по сравнению с этим. «Ты подумаешь, что мечта не особо амбициозная, – сказал тогда Уиграм, – но я всегда хотел только этого, и ничего другого. И если мое желание исполнится, я скажу „ныне отпущаеши“ и не стану сильно расстраиваться, коли уйду в отставку сварливым, никому не нужным стариком, который так и не дослужился до полковника, потому что буду помнить свой звездный час».