Мэри Кайе - Далекие Шатры

Данное событие вызвало огромный интерес у гулкотских подданных, чье знакомство с европейцами до сих пор ограничивалось упомянутым выше колоритным казаком-наемником Сергеем Водвиченко и его злополучной дочерью-полукровкой, фаранги-рани. Гулкотцам не терпелось увидеть, как выглядят сахиб-логи и как они станут вести себя. А еще больше всем хотелось насладиться празднеством, которое устраивалось по случаю сего знаменательного события. Торжества обещали стать поистине великолепным праздником, и никто не ждал его с бо́льшим нетерпением, чем Аш, хотя Сита ясно дала понять, что крайне не одобряет визитов чужестранцев в княжество, и всячески старалась отговорить сына от участия в каких-либо церемониях или даже от присутствия при дворе во время пребывания там англичан.

– С какой стати они приезжают сюда и суются в наши дела? – ожесточенно говорила Сита. – Нам вовсе не нужно, чтобы какие-то фаранги указывали нам, что можно и что нельзя, и причиняли всем беспокойство и неприятности… задавали разные вопросы. Обещай мне, Ашок, что ты и близко не подойдешь к ним.

Страстность матери приводила в недоумение Аша, который так и не забыл высокого седого мужчину, часто читавшего ему лекции о преступности всякой несправедливости. Больше о том мужчине он не помнил ничего, если не считать странного и неприятного воспоминания о мертвенно-бледном безжизненном лице, мельком увиденном в тусклом свете лампы, и еще о злобной грызне шакалов в пустынном лагере – эти звуки вселили в него такой ужас, что он до сих пор не мог слышать шакальего воя без содрогания. Но Аш давно понял, что матери не нравятся любые упоминания о прошлом, и потому решительно не желал о нем заговаривать. Возможно, когда-то фаранги обошлись с ней дурно, и именно поэтому сейчас она так старается оградить его от встречи с английскими гостями. Однако с ее стороны неразумно рассчитывать, что он оставит свои служебные обязанности на время пребывания британцев во дворце: это никак невозможно, ведь в ходе предстоящего визита Лалджи потребуются услуги всех придворных.

Однако накануне прибытия полковника Бинга Аш по непонятной причине тяжело занемог, поев приготовленной матерью пищи, и следующие несколько дней пролежал пластом в постели в комнатах Ситы, не в силах думать ни о чем, кроме жестокой головной боли и мучительных желудочных колик. Сита самозабвенно ухаживала за ним, со слезами и горькими сетованиями виня себя в том, что накормила бедняжку испорченной пищей. Она не пустила на порог хакима, посланного к больному Хиралалом, и отпаивала Аша травяными отварами собственного приготовления, которые оказывали усыпляющее и отупляющее действие. Ко времени, когда мальчик оправился, гости уже уехали, и ему пришлось довольствоваться рассказами Каири, Коды Дада и Хиралала о минувшем празднестве.

– Ты немного потерял, – сардонически сказал Хиралал. – Полковник был старый и жирный, а его секретари – молодые и глупые, и один только командир эскорта говорил на нашем языке более или менее бегло. Сикхи сказали, что он чистый дьявол – в похвальном смысле слова. Ты уже выздоровел? Каири-Баи выразила уверенность, что тебя отравили ядом, чтобы ты не увидел торжеств, но мы велели ей не болтать вздора – кому какое дело, увидишь ты их или нет? Лалджи уж всяко здесь ни при чем, что бы там ни думала его маленькая неразумная сестренка. Наш любимый юврадж последние дни слишком исполнен сознания собственной значимости, чтобы занимать голову такими вещами.

Последнее утверждение соответствовало истине: будучи наследником престола, Лалджи играл значительную роль в официальных торжествах в честь полковника Бинга и упивался всеобщим вниманием. Эти мероприятия оказались гораздо более увлекательными и гораздо менее утомительными, чем растянутые церемонии по случаю его бракосочетания, а так как отец среди всего прочего рассчитывал ослепить варваров блеском роскоши, выданные ювраджу наряды и украшения затмили своим великолепием даже его свадебный костюм. Лалджи любил щеголять в пышных одеждах, а поскольку такая возможность представлялась крайне редко, он с восторгом воспользовался случаем покрасоваться рядом с отцом в ярких узорчатых нарядах, жестких от золотого и серебряного шитья, в усыпанных алмазами газовых тюрбанах, в жемчужных бусах и ожерельях из сверкающих драгоценных камней, с мечом в бархатных ножнах, расшитых мелким жемчугом.

Толстый англичанин, скверно говоривший на хиндустани, держался в высшей степени любезно и обращался с ним как со взрослым мужчиной, и хотя отец представил гостям и старшего сына нотч, маленький Нанду не произвел на них благоприятного впечатления: будучи испорченным, капризным ребенком, он постоянно вопил, ныл, хныкал и так плохо вел себя, что раджа потерял с ним всякое терпение и отослал прочь в середине первого торжественного приема. Больше Нанду не разрешалось показываться на глаза, и только Лалджи, один Лалджи сидел, стоял, шествовал или ехал на коне рядом с отцом в течение всех четырех дней празднества. А когда все закончилось, великолепные наряды и украшения у него не забрали, а оставили ему на хранение, и отец по-прежнему требовал его присутствия рядом и обращался с ним на удивление ласково.