Мэри Кайе - Далекие Шатры

Аш стоял в первых рядах толпы, куда пробрался ползком, протискиваясь между ног взрослых, и краем глаза заметил движение наверху. Он увидел, как плита дрогнула и заскользила вниз, едва голова лошади ювраджа показалась из тени под аркой, и, почти не раздумывая (времени на размышление не было), прыгнул вперед, ухватился за уздечку и остановил испуганное животное за долю секунды до того, как тяжелый камень с грохотом рухнул на мостовую и распался на сотню острых осколков прямо под бьющими по воздуху копытами. Разлетевшиеся во все стороны осколки сильно поранили Аша, лошадь и нескольких зрителей, и кровь была повсюду: на горячей белой пыли, на праздничных нарядах толпы и на парадной попоне.

Зрители завопили и подались назад, а лошадь, обезумевшая от боли и шума, непременно понесла бы, если бы не Аш, который гладил ее по морде и ласковым голосом успокаивал испуганное животное, покуда ошеломленные солдаты из эскорта не бросились вперед и не окружили принца, выхватив у Аша поводья и оттерев его в сторону. Затем последовали несколько минут невероятной сумятицы, истерических криков, вопросов, ответов, пока солдаты оттесняли толпу назад и в ужасе таращились на обвалившийся карниз, а один седобородый всадник бросил Ашу монету – аж целый золотой мухур! – и сказал: «Браво, малыш! Отличная работа».

Убедившись, что никто серьезно не пострадал, толпа одобрительно заревела, и процессия двинулась дальше под исступленные приветственные крики. Юврадж прямо сидел в седле, сжимая поводья заметно дрожащими руками. Он с похвальной ловкостью удержался на взвившейся на дыбы лошади, но его маленькое лицо под украшенным драгоценными камнями тюрбаном было напряженным и бледным, когда он оглянулся через плечо, ища взглядом мальчика, по воле небес столь своевременно прыгнувшего к его лошади.

Какой-то незнакомый мужчина в толпе посадил Аша к себе на плечо, чтобы он видел удаляющуюся процессию, и несколько мгновений мальчики пристально смотрели друг на друга: испуганные черные глаза юного принца встретились с любопытными серыми глазами малолетнего конюшонка. Потом между ними нахлынула толпа, и через полминуты процессия достигла конца улицы Медников и скрылась за поворотом.

Сита была приятно поражена видом золотой монеты, а рассказ об утреннем происшествии произвел на нее даже еще более сильное впечатление. После долгого обсуждения они решили отнести монету Бхагвану Лалу, ювелиру, имевшему репутацию честного человека, и выменять на нее соответствующее количество серебряных украшений, которые Сита сможет носить до той поры, покуда им не понадобятся наличные деньги. Ни один из них не ожидал продолжения этой истории – если не считать неизбежных расспросов, похвал и поздравлений со стороны заинтересованных соседей, – но на следующее утро в дверь дома Дуни Чанда постучал тучный и надменный дворцовый чиновник, сопровождаемый двумя пожилыми слугами. Наследный принц, высокомерно объяснил чиновник, желает немедленно видеть этого жалкого щенка во дворце, где он получит жилье и какую-нибудь незначительную должность при его дворе.

– Но я не могу, – запротестовал Аш, охваченный смятением. – Мама не захочет жить одна, а я не могу ее бросить. Она не захочет…

– Желания твоей матери не имеют никакого значения, – грубо перебил его чиновник. – Принц требует, чтобы ты служил у него, и тебе лучше поторопиться и привести себя в надлежащий вид. Нельзя являться во дворец в таких лохмотьях.

Ашу пришлось подчиниться. Его отвели в лавку торговца фруктами, где он торопливо переоделся в единственный свой сменный костюм и успокоил обезумевшую от горя Ситу, велев ей не волноваться, поскольку он скоро вернется. Очень скоро…

– Не плачь, мама. Для слез нет причин. Я скажу ювраджу, что хочу остаться с тобой, а раз я спас его от увечья, он позволит мне вернуться. Вот увидишь. К тому же они не смогут удержать меня там против моей воли.

Уверенный в этом, он обнял Ситу на прощание и двинулся следом за слугами ювраджа – через городские ворота, а потом вверх к Хава-Махалу, дворцу-крепости раджи Гулкота.

К Дворцу ветров вела крутая дорога, вымощенная гранитными плитами, на которых многие поколения проходивших здесь людей, слонов и лошадей оставили свои следы. Камень холодил босые ноги Аша, бредущего за слугами ювраджа, и, взглянув на вздымающиеся над ним крепостные стены, мальчик вдруг почувствовал страх.

Он не желал жить и работать в крепости. Он хотел остаться в городе, где жили его друзья, хотел ухаживать за лошадьми Дуни Чанда и учиться уму-разуму у Мохаммеда Шарифа, старшего конюха. Хава-Махал казался местом мрачным и враждебным, а Бадшахи-Дарваза, Ворота падишаха, через которые он вошел, лишь усилили такое впечатление. Окованные железом огромные створы открылись в темноту. За ними, в тени каменной перемычки, праздно сидели часовые, вооруженные кривыми саблями и джезайлами. Мощеная дорога проходила под обшарпанным балконом, откуда на них смотрели черные пушечные жерла, а потом солнечный свет словно отсекло мечом, когда они вошли в длинный тоннель, по обеим сторонам которого теснились ниши, караульные помещения и коридоры, тянувшиеся вверх сквозь недра скалы.