Мэри Кайе - Далекие Шатры

Прибыл почтовый курьер с толстой пачкой писем, адресованных капитану Пелам-Мартину. Большинство из них не представляло интереса, и, бегло просмотрев удручающую кипу бесполезных бумаг и выбросив их в мусорную корзину, где им было самое место, Аш с удовольствием обратился к единственным двум посланиям, вызвавшим у него живейший интерес: короткому письму от Зарина и значительно более длинному от Уолли, который искренне завидовал другу, жаловался на скуку равалпиндской жизни и выражал страстное желание оказаться на его месте.

«Я же говорил, что девушки непременно окажутся красавицами, но ты мне не верил, – писал Уолли. – Ты не понимаешь своего счастья!» А потом, вопреки своим предшествующим сетованиям, он пустился в пространное лирическое описание некой мисс Лауры Уэндовер, которая, к несчастью (или к счастью?), оказалась помолвленной с гражданским инженером. К письму прилагалось стихотворение, посвященное памяти товарища-офицера, умершего от брюшного тифа. Стихотворение начиналось словами «Он не вступил еще в расцвета пору» и состояло из семи длинных строф, одна хуже другой.

Осилив две первые, Аш скомкал и выбросил лист бумаги и, когда тот, подхваченный ветром, скрылся из виду, лениво спросил себя, что может подумать о поэте не знакомый с Уолли посторонний человек, который найдет это словоизлияние. Любое мнение, составленное об авторе на основании такого напыщенного вздора, будет не в пользу сочинителя. Однако написанное на шести страницах послание создало у Аша впечатление, будто Уолли находится рядом собственной персоной и разговаривает с ней вслух, и Аш несколько раз со смехом перечитал письмо и почти пожалел, что сейчас не в Равалпинди.

Письмо Зарина, наоборот, умещалось на одной-единственной странице и представляло собой весьма любопытный документ. Прежде всего оно было написано на английском, что показалось довольно странным, ведь Зарин прекрасно знал, что никакой необходимости в этом больше нет, и последние два письма от него, полученные Ашем в Равалпинди, были написаны на арабском. Это послание, как и все прочие, было продиктовано профессиональному писцу и, кроме обычных цветистых комплиментов и пожеланий здоровья и благополучия получателю, содержало несколько незначительных новостей о жизни полка и заканчивалось сообщением, что мать Зарина пребывает в добром здравии и просит предупредить сахиба о необходимости соблюдать осторожность и особо остерегаться таких тварей, как змеи, многоножки и скорпионы – последние водятся в Раджпутане в великом множестве…

Поскольку мать Зарина умерла много лет назад, Аш пришел к заключению, что Зарин тоже запоздало узнал о связи между Гулкотом и Каридкотом и поспешил предостеречь его. Он знал, что упоминание о матери привлечет внимание Аша и заставит его насторожиться, если он сам еще не успел ничего узнать, а фраза насчет скорпионов явно отсылала к Биджураму, носившему в Хава-Махале прозвище Биччху. Обращаясь к английскому языку, Зарин, видимо, пытался предотвратить вероятность, что письмо вскроет и прочитает посторонний человек.

Это, безусловно, было разумной мерой, ибо при внимательном рассмотрении Аш обнаружил, что все до единого конверты, врученные ему почтовым курьером, носят следы вскрытия – обстоятельство неприятное, но не особо его встревожившее, так как он точно знал, что никто из каридкотцев не умеет читать по-английски достаточно хорошо, чтобы понять смысл написанного. Зато отсюда следовало, что опасность, о которой пытался предупредить его Зарин, вполне реальна.

Аш отложил в сторону письмо Уолли, а письмо Зарина разорвал и тоже бросил в мусорную корзину, после чего вышел из палатки и обменялся любезностями с местным торговцем, который согласился продать запасы сахарного тростника для слонов.

Они находились в пути меньше недели, когда Аш решительно отказался от паланкина и заявил, что в состоянии ехать верхом и горит желанием проверить в деле горячего арабского скакуна по имени Бадж Радж, которого от имени панчаята подарил ему Малдео Рай вместо погибшего Кардинала.

Тем, что он вообще оказался способен сидеть на коне, Аш был обязан искусству Гобинда и заботливому уходу дай Гиты, и хотя первый день, проведенный в седле, оказался для него более утомительным, чем он хотел бы признать, на второй день он почувствовал себя лучше, на третий – еще лучше, и к следующей неделе Аш полностью восстановил силы и стал здоровым и бодрым, как прежде. Но радость избавления от боли и бинтов, радость возвращения к нормальной жизни была омрачена одним обстоятельством: он больше не нуждался в услугах дай, а когда она перестала приходить, для Джали стало слишком рискованно наведываться к нему одной.