Мэри Кайе - Далекие Шатры

Прапорщик Уолтер Ричард Поллок Гамильтон из 70-го пехотного полка был тогда всего на год моложе Аша в день его высадки в Бомбее. Как и Аш, он считал Индию прекрасной и таинственной страной, дающей бесчисленные поводы для восторга и возможности для увлекательных приключений. Он был приятным юношей, добродушным, жизнерадостным и чрезвычайно романтичным – и тоже безумно влюбился во время плавания в золотоволосую шестнадцатилетнюю бойкую особу. Девушка охотно флиртовала с высоким красивым молодым человеком, но на предложение о браке он получил незамедлительный отказ по причине своей молодости, а через два дня после прибытия в Бомбей она обручилась с неким пожилым джентльменом, по меньшей мере вдвое старше ее.

– Ему все тридцать, – с отвращением объявил Уолтер. – И к тому же он штатский. Невыносимо скучный тип из политического департамента. Нет, ты можешь в такое поверить?

– Запросто, – ответил Аш. – Белинда, скажу я тебе…

Но эта история, поведанная сейчас, больше не казалась трагической, и если от нее в душе и осталась горечь, то лишь в связи с самоубийством Джона Гарфорта, ибо и оно среди всего прочего столь сильно изменило Аша за последние два года. Вспоминая прошлое, Аш не только понимал всю глупость и мимолетность своего неудачного романа, но и видел его комичную сторону. Хроника несчастий Аша утратила в пересказе всякую трагичность и под конец стала такой уморительной, что призрак Белинды был изгнан раз и навсегда, отброшенный взрывом хохота в глубины памяти, где хранятся забытые любовные истории. Шестнадцатилетняя кокетка Уолтера последовала туда же, и молодой человек по этому радостному случаю написал скабрезное стихотворение «Ода отвергнутым субалтернам», которое бы сильно удивило и огорчило его любящих родственников, привыкших к более возвышенным излияниям чувств милого Уолли.

Уолли воображал себя поэтом. Здесь, и только здесь обычное чувство юмора изменяло юноше, и его письма домой зачастую содержали прискорбно дилетантские стихи, передававшиеся из рук в руки в семейном кругу и вызывавшие бурный восторг у обожающих его тетушек и прочих равно пристрастных и несведущих критиков, которые находили, что милый Уолли пишет не хуже мистера Теннисона, о чем и сообщали в своих посланиях к нему. Однако «Ода» по стилю сильно отличалась от всех предыдущих творений, и Аш перевел ее на урду и попросил одного знакомого кашмирского певца положить стихи на музыку. Впоследствии она пользовалась значительным успехом на пиндском базаре, и варианты песни (более красочные) еще много лет исполнялись по всему Пенджабу.

Уолли и сам весьма недурно пел, отдавая предпочтение произведениям менее светского характера. В свое время он несколько лет состоял в школьном хоре и теперь, когда испытывал желание петь, что случалось часто, ибо он пел всегда, когда был счастлив или радостно возбужден, обычно заводил один из воинственных церковных гимнов своей юности: «Сражайтесь доблестно», «Вперед, о воины Христа!», «Наш девиз „Всегда вперед“» или «В бой за всех святых» – последний он особенно любил. В этом не было никакой непочтительности: Уолли горячо приветствовал религиозные чувства, искренне любил знакомые мелодии (он называл их сногсшибательными мотивчиками) и не видел причины, почему гимны следует исполнять только в церкви, особенно такие, что вызывали у него в воображении образы знамен, труб и легионов вооруженных мужчин, идущих в наступление на войска мидян. Благодаря его пристрастию к этим волнующим песнопениям день в бунгало неизменно начинался со звука приятного баритона, который под аккомпанемент шумного плеска воды напевно сообщал, что «Времени вечный поток уносит прочь своих сынов», или же призывал: «Пускай же воины Твои, которых нет смелей, сражаются отважно, как святые прежних дней, и завоюют золотой венец победы – Аллилуйя! Ал-ли-луй-я!» Подобными гимнами часто оживлялись вечерние верховые прогулки, а однажды Уолли пронесся через все поле для поло и забил победный гол за две секунды до окончания чрезвычайно напряженного матча, распевая во все горло «В бой идут знамена наши!».

Эти и другие «уолли-измы», вроде обыкновения время от времени говорить с провинциальным акцентом, забавляли Аша. Возможно, у любого другого человека подобные привычки он нашел бы утомительными и презрительно посчитал бы претенциозными и недостойными внимания. Но Уолли был… Уолли – fidus Achates [19].

Кроме Зарина, в котором он видел скорее старшего брата, у Аша никогда раньше не было по-настоящему близких друзей. Похоже, он не обладал даром дружить со своими соотечественниками. В школе и военной академии, а позже в полку он всегда оставался своего рода одиночкой – скорее сторонним наблюдателем, нежели участником событий. И даже когда он завоевывал всеобщее признание своими спортивными достижениями, никто не мог сказать, что хорошо его знает или состоит с ним в доверительных дружеских отношениях, хотя многие были бы не прочь подружиться с ним. Однако Аша никогда не волновало, хорошо или плохо к нему относятся, и хотя в целом он всегда пользовался приязнью окружающих, чувство это неизменно отдавало холодком отчужденности – главным образом по собственной его вине. Однако сейчас, совершенно неожиданно, он обрел друга, которого ему так не хватало прежде.