Антон Сорокко - Aprositus (Ненайденный)

– Si, – неожиданно ответил старик.

– Андрей, он говорит по-испански! – пытаясь говорить спокойно и не выдать нахлынувших радостных чувств, произнёс вслух Герман. Андрей, и без того об этом догадавшийся, тоже оживился.

– Меня зовут Гуаньяменье, – продолжал тем временем старец по-испански. – Кто такие вы?

– Что он говорит, Гера? – заволновался в своих путах Андрей, выворачивая из неудобного положения голову в сторону товарища. – Ты его понимаешь?

– Говорит, что имя его Гуаньяменье.

– Я Герман, – ответил он старику, – а его зовут Андрей.

– Гуаньяменье? – шептал озадаченный Андрей, едва выговаривая непривычное имя. Он всегда терялся, слыша иностранную речь и непонятные слова, сейчас же пристальный взгляд старика ни быстроты мысли, ни уюта обстановке не добавлял и подавно. – Ну и имечко, я тебе доложу. Гуаньяменье… Не нравится оно мне. Шаман он что ли какой? Вот он-то, поди, и жрёт тут всех. И имя его как «проголодавшийся людоед», наверное, переводится…

– Погоди, Андрей, чем больше ты лопочешь, тем меньше он говорит… – отмахнулся он него Герман.

Старец и вправду замер, внимательно прислушиваясь к тому, что Андрей говорил.

– Спроси, где мы? – не унимался Андрей.

Герман спросил. Старец перевёл взгляд на Германа, но не ответил. Вместо ответа спросил сам:

– Ты испанец?

– Нет, – Герман отрицательно потряс головой.

– Чего-чего? – снова заволновался Андрей.

– Спрашивает, испанцы ли мы, – пояснил Герман.

– Нет, скажи ему, что мы русские. Тенерифе ищем.

– Тенерифе? – переспросил старец, видимо, услышав знакомое название.

В ответ Герман закивал, перевёл на испанский всё, что ему сказал Андрей, и добавил:

– Мы пришли с миром. Мы – друзья. Всё, что мы хотим – это добраться до дома.

Реакции Гуаньяменье на всё сказанное было не разобрать. Он стоял и молчал, переводя взгляд с одного пленника на другого. Герман видел, что с одной стороны абориген хоть и просто, но достаточно внятно изъяснялся по-испански, но с другой стороны, заставлял думать, что, возможно, туземец понимает язык плохо, а может, и не понимает его вообще. Как лингвист, Герман был к этому готов, потому что не раз сталкивался с тем, что люди быстро утрачивали знание языка за ненадобностью: кто знает, когда старик последний раз говорил с испанцем?

– Тенерифе… – задумчиво повторил ещё раз старец и глаза его, наконец, остановились на Андрее.

Взгляд у старика был тяжелым, пронизывающим и внимательным. Хоть великан смотрел и не на него, Герман поежился и подумал, что от такого взгляда невозможно было скрыть ни одной, даже самой потаённой, мысли. Андрей, тем не менее, держался молодцом и своего взгляда не отводил.

– К нам заезжало много чужеземцев, – начал старик на абсолютно правильном испанском. – Но они всегда уходили. Они приплывали на своих кораблях, высаживались на наши берега, ели наши фрукты, пили нашу воду, спали на нашей земле. Мы наблюдали за ними со скал, из-за деревьев. Мы не подавали им знаков. И они всегда уходили. Они не знали о нас. Мы не выдавали себя. Мы были невидимы, как тени в безлунную ночь, мы были бесшумны, как шепот листьев в ненастье. Мы смотрели на них и ждали. И они всегда уходили. Если они не уходили сами, их заставляли уйти наши Боги. Наши Боги затягивали небо над их головами тёмными тучами, Они посылали на землю молнии своего гнева, Они обрушивали на землю дождь и вспенивали волны. Они поднимали море и заливали песок под их ногами бурлящей волной. И тогда чужеземцы в страхе убегали. Они уходили туда, откуда пришли. Они были здесь не нужны.

Германа явно недооценил испанский старика. Не пытаясь скрыть своего изумления, весь подавшись вперед, он, не отрываясь, следил за губами старца, привыкая к его необычной певучей интонации и манере выговаривать слова. По-испански великан говорил явно не как испанец, но кастильское наречие у него было безукоризненное. Разве что после каждой фразы он делал большую паузу и как будто обдумывал свои слова. Герман старался не пропустить ни единого слова и не обращал внимания на дергавшего его за рукав и требовавшего перевода Андрея.

– Наш остров оставался недоступным чужеземцам, – продолжал тем временем Гуаньяменье. – Боги не простили им несправедливостей, которые они творили на нашей земле. Боги не простили вероломства и обмана, не простили крови и унижений нашего народа. Боги поклялись оградить этот последний остров от жестоких чужеземцев, сокрыть его от их предательских глаз, изгоняя с него всех, кто на него приплывал. Так было всегда. Почему Они оставили здесь вас?