Дин Кунц - Эшли Белл

Когда гадалка правой рукой взяла иголку длиной в два дюйма, Биби воскликнула:

– Ну, вы ведь не серьезно?

Калида заговорила мягким голосом на незнакомом Биби языке. Женщина вогнала иглу себе в подушечку большого пальца, не под ноготь, а сбоку, пронзив плоть насквозь. Теперь ушко торчало с одной стороны, а сверкающее острие – с другой. Примерно третья часть иглы скрылись в ее плоти.

– Какого черта?! – воскликнула Биби, когда кровь полилась из двух ранок на белую ткань.

Калида произнесла несколько слов на загадочном языке, а затем сквозь стиснутые зубы прошипела, превозмогая боль:

– Твой скептицизм мешает мне помогать тебе. Я вынуждена преодолевать твое неверие. Ничто так не содействует концентрации воли, как боль.

– Это дурость.

– Если ты не прекратишь бесполезные комментарии, – предупредила гадалка, – мне придется проткнуть себе другой иглой ладонь.

– Не придется, мы можем сейчас все это прекратить.

Биби оттолкнула назад стул, на котором сидела.

Лицо Калиды исказила гримаса.

– Мы начали сеанс. Мы должны его закончить, закрыть дверь, которую я распахнула, а не то эти парапсихические ударные волны, упомянутые мною прежде, ничем не остановить. Они радиомаяки, чей зов непреодолимо завлекателен. Если эти люди придут, то ты им не обрадуешься.

Скептицизм Биби не был абсолютным. Пронзившая палец игла и кровь свидетельствовали об искренности Калиды, пусть даже не о ее здравомыслии. После недолгого колебания Биби уселась, выровняв спину, и пододвинула стул поближе к столу.

Мама и папа не стали для нее чужаками лишь потому, что заинтересовались гаданием и сделали ей этот странный «подарок». Ничто не могло уменьшить полноту ее любви к ним, вот только созданный ею приличный образ родителей, судя по всему, не совсем соответствовал действительности. Устоявшееся мнение о внутренней жизни отца и матери теперь представлялось девушке неполным, незрелым и, возможно, наивным.

Помешав правой рукой костяшки в серебряной мисочке, Калида, как казалось, обратилась к кому-то невидимому:

– Я истекаю кровью в жажде получить ответы. Мне нельзя отказать. Приди… – Потом она обратилась к Биби: – Сколько букв ты выберешь?

– Не знаю. Откуда мне знать?

– Девочка, ты должна мне помочь. Сколько букв?

Биби взглянула на кухонное окно над раковиной и ощутила странное успокоение из-за того, что оно в самом деле было закрыто.

– Одиннадцать, – произнесла она, хотя не имела ни малейшего понятия, почему выбрала именно эту цифру. – Одиннадцать букв.

Пэкстон и Денни не верили в привидения. Перри не исключал такой возможности, но сам призраков никогда не видел. Только Гибб верил в реальность существования беспокойных духов так же твердо, как в существование воздуха, которым он дышал. Его мама, растившая сына одна, иногда видела покойного мужа прогуливающимся по полям за домом, или стоящим под дубом во дворе, или сидящим на крыльце. Муж всегда улыбался и был полупрозрачен. После увиденного мать заявляла: ее дорогой Гарри отказался отправиться туда, куда попадают все добрые души после смерти, а предпочел остаться со своими обожаемыми женой и сыном, которых он при жизни любил так, как ни один другой мужчина на свете. Гибб ни разу не видел привидение, хотя очень хотел этого. Он знал, привидения существуют, ведь его мама никогда не лгала, а еще после каждой встречи с покойным мужем она прямо-таки светилась от счастья.

Как бы там ни было, никто из морских котиков, включая сомневающегося Перри и верящего в потустороннее Гибба, не думал, что этот городок в бесплодной пустоши на заднем дворе ада могут населять привидения. Хотя, казалось бы, это прóклятое поселение как нельзя лучше подходит для гостей из иного мира. Демоническая, всеразрушающая жестокость, с которой убили жителей, распространилась не только на их тела, но и на их души, лишив этих людей жизни после смерти, а значит, возможности являться в мир живых в виде призраков.

В три часа ночи морские котики покинули свой наблюдательный пост на крыше и двинулись по узким улицам тихо крадучись, словно призраки. Город, освещенный лишь эфемерным, неясным светом, казался мертвым с самого своего появления, будто какой-то кратер на поверхности лишенной атмосферы Луны. Жилища теснились, отделенные друг от друга высокими стенами. Странное глухое размежевание, почти сегрегация [27]. Грубо возведенные, мрачные дома, лишенные комфорта и духа товарищества. Каждая семья жила здесь как отдельное племя на своем крошечном островке в архипелаге. Все эти дома были напрочь лишены самобытности, а также истории. Они не стали даже могильными памятниками для тех, кто здесь когда-то обитал.