Уильям Берроуз - Голый завтрак

Старый торчок отыскал вену… кровь распускается в пипетке, словно китайский цветок… он догоняется героином, и мальчишка, сдрочивший пятьдесят лет назад, сияет, безупречный, сквозь измученную плоть, наполняет уборную сладким ореховым духом молодой мужской похоти….

Сколько лет нанизано на иглу с кровью? Руки обмякли на коленях, он сидит, глядя наружу, в зимнюю зарю, вычеркнутыми глазами мусора. Старый педик извивается на известняковой скамейке в Чапультепек-Парке, пока индейцы-подростки проходят мимо, закинув руки за шеи друг друга, за талии, напрягая свою умирающую плоть, дабы та заняла юные ягодицы и бедра, тугие яйца и брызжущие хуи.

Марк и Джонни сидят лицом друг к другу, в вибрирующем кресле, Джонни насажен на хуй Марка.

"Все готово, Джонни?"

"Врубай."

Марк щелкает выключателем, и кресло дрожит…. Марк склоняет голову глядя снизу вверх на Джонни, лицо его отстраненно, глаза бесстрастно и насмешливо остановились на лице Джонни…. Джонни вопит и хнычет…. Его лицо распадается словно тает изнутри…. Джонни вопит как мандрагора, вырубается когда брызжет его сперма, обвисает на теле Марка, ангел в обрубе. Марк треплет Джонни по плечу рассеянно…. Комната как спортзал…. Пол из пенорезины, покрыт белым шелком…. Одна стена – стекло…. Восходящее солнце наполняет комнату розовым светом. Вводят Джонни, руки связаны, между Мэри и Марком. Джонни видит виселицу и оседает с громким "Оххххххххххх!" подбородок его тянется к хую, ноги подгибаются в коленях. Брызжет сперма, выгибаясь почти вертикальной дугой у него перед самым лицом. Марку с Мэри внезапно не терпится, они разгорячены…. Они толкают Джонни вперед на помост виселицы, устеленный заплесневелыми суспензориями и потниками. Марк поправляет петлю.

"Ну вот, пожалуйста." Марк начинает спихивать Джонни с помоста.

Мэри: "Нет, дай мне." Она сцепляет руки у Джонни на ягодицах, упирается в него лбом, улыбаясь ему прямо в глаза, она отступает, стягивая его с помоста в пространство…. Его лицо набухает кровью…. Марк протягивает вверх руку единственным грациозным движением и переламывает Джонни шею… звук как палка сломанная в мокрых полотенцах. Дрожь пробегает по телу Джонни… одна нога трепещет словно птица в силках…. Марк обмотался вокруг перекладины и копирует подергивания Джонни, закрывает глаза и высовывает язык…. Хуй у Джонни подскакивает и Мэри направляет его себе в пизду, корчась возле него в текучем танце живота, постанывая и визжа от удовольствия… пот стекает по ее телу, волосы свисают на лицо мокрыми прядями. "Срезай его, Марк," вопит она. Марк дотягивается выкидным ножом и обрезает веревку, ловя Джонни в падении, опуская его на спину а Мэри по-прежнему извивается насаженная…. Она откусывает Джонни губы и нос и высасывает ему глаза с легким хлоп км …. Она отрывает огромными кусками ему щеку…. Вот она уже обедает его хуем…. Марк подходит к ней а она отрывает взгляд от полусъеденных гениталий Джонни, все ее лицо в крови, глаза фосфоресцируют…. Марк ставит ногу ей на плечо и пинком опрокидывает на спину…. Прыгает на нее, ебет ее обезумев…. они катаются из одного угла комнаты в другой, крутятся кувырком и подскакивают высоко в воздух словно большие рыбы на крючке.

"Дай я тебя повешу, Марк…. Дай я тебя повешу…. Пожалуйста, Марк, дай я тебя повешу!"

"Конечно крошка." Он рывком грубо ставит ее на ноги и заворачивает руки за спину.

"Нет, Марк!! Нет! Нет! Нет," визжит она, обсираясь и мочать от ужаса пока тот тащит ее к помосту. Он бросает ее связанной там на куче старых гондонов, а сам поправляет веревку натянутую через всю комнату… и возвращается к ней неся петлю на серебряном блюде. Вздергивает ее на ноги и затягивает узел. Он поглубже всовывает в нее свой хуй и вальсирует по помосту а затем – в пустое пространство раскачиваясь большой дугой…. "Уииииии!" вопит он, превращаясь в Джонни. Ее шея лопается. Великая текучая волна струится сквозь ее тело. Джонни плюхается на пол и вскакивает на ноги спокойный и готовый ко всему как молодое животное.

Он прыгает по всей комнате. С воплем томленья разбивающим вдребезги стеклянную стену он подскакивает в воздух. Дроча кувырком, на три тысячи футов вниз, его сперма парит рядом с ним, он вопит всю дорогу в раскалыыающую синеву неба, восходящее солнце обжигает его тело как бензин, вниз мимо огромных дубов и хурм, болотных кипарисов и красных деревьев, чтобы разбиться в текучем облегчении на заброшенной площади вымощенной известняком. Сорняки и лианы прорастают сквозь камни, а ржавые железные болты в три фута толщиной пробивают белый камень насквозь, пачкают его ржавчиной бурой как дерьмо.