Уильям Берроуз - Голый завтрак

"Ну вот, вся эта катавасия в операционной, "это невыразимое происшествие", как его назвал Супер, стало, можно сказать, последней каплей. Готовая поживиться нами, волчья стая сомкнулась вокруг. Распятие – больше никак это не назовешь. Конечно, я и сам тоже "думхайтов" понаделал то тут, то там. А кто нет? Был случай, когда мы с анестезиологом выжрали весь эфир, и на нас пациент наехал, а меня обвинили в том, что я забалтываю кокаин средством для чистки унитазов. На самом деле, этим Виолетта занималась. Но не мог же я даму подставить….

"Поэтому в конце концов вышибли нас из отрасли. И дело не в том, что Виолетта не была bona fide коновалом, да и Браубек, в общем-то, им тоже не был, но даже мой диплом поставили под сомнение. Виолетта же знала о медицине больше, чем вся Клиника Майо. У нее была потрясающая интуиция и высокое чувство долга.

"Вот так я и оказался двинутым под зад коленом и без диплома. Сменить профессию? Нет. Врачевание у меня в крови. Я умудрялся поддерживать навыки, делая за бесценок аборты в сортирах метро. Я даже опустился до того. что арканил беременных теток прямо на улицах. Это уж совсем неэтично было. Потом встретил обалденного парня, Плаценту Хуана, Магната Последа. Разжился на выкидышах во время войны. (Выкидыши – это недоношенные телята, рождающиеся прицепом с детским местом и бактериями, обычно в антисанитарных и вообще непригодных условиях. Такой теленок не может продаваться в пищу, пока не достигнет минимального возраста хотя бы в шесть недель. До этого времени он называется выкидышем. Торговля выкидышами влечет за собой суровое уголовное наказание.) Так вот, Хуанито контролировал целый флот грузовых судов, зарегистрированный им под абиссинским флагом, чтоб избежать докучливых ограничений. Он дает мне место судового врача на пароходе Филиарис, более гнусной посудины по морям никогда не ходило. Одной рукой оперирую, другой отбиваюсь от крыс, кидающихся на пациента, а с потолка клопы со скорпионами как из ведра сыплются.

"Так значит, при таком раскладе кому-то понадобилась гомогенность. Можно, но стоить будет дорого. У меня-то уже весь этот проект в печенках сидит…. Вот и пришли…. Обузный Тупик."

Бенвэй проводит рукой по воздуху, следуя изгибам какого-то орнамента, и дверь распахивается. Мы проходим внутрь, и она захлопывается. Длинная палата, сверкающая нержавеющей сталью, белокафельными полами, стеклоблоковыми стенами. Вдоль одной стены – кровати. Никто не курит, никто не читает, никто не разговаривает.

"Пойдем, поближе посмотришь," говорит Бенвэй. "Ты никого не смутишь."

Я подхожу и становлюсь возле человека, сидящего на постели. Заглядываю в его глаза. Никого там нет, на меня в ответ никто не смотрит.

"Н.Н.Т.," говорит Бенвэй. "Необратимая Невральная Травма. Сверхосвобожден, можно сказать… обуза для отрасли."

Я провожу рукой перед глазами человека.

"Да," говорит Бенвэй, "рефлексы у них еще остались. Смотри." Он достает из кармана плитку шоколада, снимает обертку и подносит человеку под самый нос. Человек принюхивается. У него начинают шевелиться челюсти. Руками он делает хватательные движения. Изо рта начинает течь слюна, свисая с подбородка длинными сосульками. В животе у него бурчит. Все его тело извивается в перистальтике. Бенвэй на шаг отходит, поднимает шоколадку повыше. Человек падает на колени, задирает голову и лает. Бенвэй швыряет ему шоколадку. Человек кидается на нее, промахивается, возится на полу, пытаясь ее отыскать, чавкая и хлюпая. Он заползает под кровать, находит шоколадку и запихивает ее себе в рот обеими руками.

"Хосподи! Эти Н.Т. такие неотесанные."

Бенвэй подзывает служителя, сидящего в другом углу палаты и читающего сборник пьес Дж.М.Барри.

"Уберите этих ебучих Н.Т. отсюда на хуй. И так уже грузят. На туризм плохо влияет."

"Но что мне с ними делать?"

"Откуда я, к ебеням, знаю? Я ученый. Чистый ученый. Убирайте их отсюда, и дело с концом. Не собираюсь я больше об них зрение мозолить, и точка. Все они в совокупности – бельмо на глазу."

"Но что? Куда?"

"По соответствующим каналам. Вызвоните Районного Координатора, или как он там себя называет… каждую неделю новый титул. Сомневаюсь, что он вообще существует."

Доктор Бенвэй медлит у двери и оглядывается на Н.Н.Т. "Наши промахи," говорит он. "Что ж, чего в работе не бывает."

"А они когда-нибудь восстанавливаются?"

"Они не восстанавливаются, не желают они возвращаться, ушедши раз и навсегда," тихо нараспев произносит Бенвэй. "Теперь в этой палате еще и какое-то внутреннее беспокойство появилось."