Евгений Войскунский - Румянцевский сквер

— Ладно. Спасибо, Ксана, за приборку.

Колчанов родился в конце декабря — значит, по знаку зодиака был он Козерог. А у Козерогов, известно, имеется склонность к пессимизму. Самая ничтожная малость может Козерога повергнуть в такое уныние, что хоть вешайся на люстре. Правда, до этого, как правило, не доходит, потому что, несмотря на восприимчивость натуры, Козероги очень выносливы.

Вот и Колчанов Виктор — много печальных событий выпало ему на долю, но выдюжил. А потому и выдюжил, что Козерог. Чем иначе объяснить, что не погиб, не сгинул в болотах под Мерекюлей, что ухитрился выйти к своим и даже избежал гангрены, отделался ампутацией обмороженных пальцев на обеих ногах. Пальцы — что? Главное, что ноги целы, а ставить ступни по-новому Колчанов скоро приноровился. Ну, походка изменилась. Зато ногти не надо стричь на ногах — тоже ведь хоть и малое, а преимущество. Может, он и вправду был везун.

Тогда-то, в сорок четвертом, и закончилась для Колчанова война. Не годный к строевому продолжению службы в морской пехоте, он получил тихое тыловое назначение. Родная 260-я бригада пошла высаживаться на разные острова Балтийского моря: летом — в Выборгском заливе, осенью — в Моонзунде, а победной весной сорок пятого — аж на косу Фрише Нерунг в удаленной Восточной Пруссии. А он, главстаршина Колчанов, сидел в славном городе Кронштадте, ведал партучетом в политотделе Учебного отряда. Дело было партийное, ответственное, но вообще-то необременительное. Оставалось довольно времени для личной жизни, и Колчанов не тратил его зря — достал учебники, освежая в памяти школьную премудрость, готовился поступать в Ленинградский университет.

Осенью сорок пятого, демобилизовавшись, поступил на исторический факультет. Такая стояла замечательная осень — без воздушных тревог, без опостылевшей светомаскировки на окнах, — всё, всё! Отвоевали, отстояли Питер, уберегли страну от немецких фашистов, и такая теперь начнется жизнь, полная смысла и радости, что только поспевай ухватить ее за пестрые перышки.

Он, Колчанов, всюду поспевал — и на лекции, и на семинары, и на заседания комсомольского комитета, куда его, фронтовика-партийца, выбрали единодушным поднятием рук. И еще он поспевал на свидания.

Валя Белоусова приходилась ему родственницей, дочерью маминого двоюродного брата, кораблестроителя. Они и жили по соседству, на Большой Пушкарской, но в школьные годы Колчанов, конечно, не обращал внимания на троюродную сестру. Валька была на шесть лет моложе — пискля, куклы, альбом с дурацкими стишками вроде: «Ты лети, лети, письмо, прямо Валечке в окно. Если Вале неприятно, ты лети, письмо, обратно». И мама у нее была писклявая, смешливая, голова в мелких кудерьках, — она преподавала французский язык, и Валька с детства болтала по-французски — трэ бьен, силь ву пле, сэ врэ. «Ты врэ, врэ, да не завирайся!» — дразнил ее Колчанов. Девочка надувала губки и кричала: «Сам не завирайся!»

Вдруг в сорок пятом вернулась с матерью из эвакуации, из Башкирии, прехорошенькая девушка — точеная фигурка, легкая поступь, сияющие сиреневые глаза. Ничего похожего на довоенное глупое существо. Прежний писклявый голос позвончел, словно наполнившись звоном праздничных колоколов.

— Ой, какой ты ста-ал! — пропела Валя и пальчиком тронула молодые колчановские усы. — Прямо капитан Грей!

— А ты, значит, Ассоль? — усмехнулся он.

Валин отец, Белоусов Георгий Семенович, в войну выдвинулся как превосходный организатор ремонта боевых кораблей. Теперь у него была крупная должность в исполкоме Ленсовета. Семью он перевез с Большой Пушкарской, из коммуналки, в хорошую квартиру на Съездовской линии, сам пропадал на работе. Его жена опять пошла преподавать французский в Академию художеств. А Валя поступила на искусствоведческий факультет оной академии.

В ту осень и зиму они часто встречались. После занятий Колчанов шел по Университетской набережной, да не шел, а, можно сказать, летел к Академии художеств. Тут, не доходя до нее, был сквер, а в сквере высокий обелиск с золоченым орлом на шаре и надписью: « Румянцова побѣдамъ». Сюда после академических занятий прибегала на свидания Валя. Она вечно бежала, улыбаясь от радости жизни.

— Ишь быстроногая, — говорил Колчанов, с удовольствием глядя на нее, разрумянившуюся, в серой пушистой шапочке.

— Это Ахилл был быстроногий, — возражала она, смеясь.

Увлеченно говорила о Древней Греции.