Рут Хоган - Хранитель забытых вещей

Элиза должна была скоро прийти. Лили подумала, что было бы неплохо посидеть под яблоней. Там была тень, и ей нравилось слушать сонное жужжание пчел и вдыхать запах нагретой солнцем травы, напоминающий запах сена. Элиза всегда устраивала чаепитие с Лили по субботам во второй половине дня. Они ели бутерброды с семгой и огурцами и лимонный пирог с творогом. Слава богу, в конце концов она разлюбила бутерброды с тунцом и бананами.

В ту субботу, когда она пригласила Лили на свадьбу, она спросила ее: «Какого бы мнения была мама о Генри? Понравился бы он ей? Одобрила бы она наш брак?» Элиза выглядела молодо, несмотря на прическу, с которой что-то было не так, и сковывающее движения новое платье; она искала одобрения и так сильно желала, чтобы кто-то убедил ее, что в браке они с Генри будут жить «долго и счастливо», чего она так хотела. Лили струсила. Она солгала.

Генри повернул голову, увидел Элизу, нервничающую и будто крадущуюся по проходу между рядами, и улыбнулся. Но в этой улыбке не было ни капли нежности, которая смягчила бы его лицо. Это была улыбка мужчины, которому доставили новый красивый автомобиль, и она вовсе не напоминала улыбку жениха, таявшего при виде любимой. Когда Элиза подошла к нему и отец передал ему ее руку, Генри выглядел очень самодовольным. Священник объявил гимн. Пока прихожане с трудом пели «Guide Me, Oh Thou Great Redeemer» [13], Лили чувствовала, как в ней начинает бурлить паника, словно варенье в кастрюле, которое вот-вот убежит.

Лили всегда на субботних чаепитиях использовала только лучший фарфор, и лимонный пирог с творогом всегда подавался на стеклянной стойке. Бутерброды уже были готовы, чайник закипел. Это было чаепитие только для них двоих, они начали устраивать его, когда умерла мама Элизы. Сегодня у Лили был для нее подарок.

Затишье – опасная вещь. Тишина – прочная и надежная, а затишье – выжидающее, как многозначительная пауза; оно притягивает беды – так висящая нитка молит, чтобы за нее дернули. Это все начал священник, бедняга. Он напросился. У них был дом в Лондоне, когда Лили была маленькой, еще во время войны. В саду было бомбоубежище, но они не всегда им пользовались. Иногда они просто прятались под столом. Безумие? Это можно было понять, только побывав там. Когда с неба падали снаряды, они больше всего боялись вовсе не ударов, не оглушительных взрывов – они боялись затишья. Затишье означало, что летящая бомба предназначается тебе.

– Если кто-то из присутствующих может назвать причину, по которой…

Священник бросил бомбу. Все затихли, и Лили взорвала ее.

Невеста помчалась назад по проходу, одна; ее лицо озаряла улыбка облегчения. Она будто излучала свет.

Элиза вернула ему кольцо. Но рубин отвалился в день свадьбы, и они так его и не нашли. Генри побагровел от злости. Лили показалось, что его лицо обрело цвет пропавшего камня. Они должны были лететь в Дубай. Элиза предпочла бы Сорренто, но для Генри этот город был недостаточно крутым. В итоге он отправился в Дубай с мамой. А Элиза шла на чаепитие с Лили. На ее стуле лежал подарок. Уютно устроившись в упаковке из серебристой бумаги, перевязанной сиреневой лентой, ее ждало платье от Скиапарелли. Он все равно ее никогда не любил.

– Я буду вечно тебя любить, невзирая ни на что.

Энтони поднял с туалетного столика Терезы фотографию в рамке и обратился к изображенной на ней женщине. Ее сфотографировали в день помолвки. За окном молния рассекла темно-серое небо. Из окна ее спальни он посмотрел на розарий, где первые крупные дождевые капли разлетались брызгами по бархатным лепесткам. Он не увидел Терезу в свадебном платье, но за столь долгое время, проведенное без нее, он часто пытался представить их свадьбу.

Тереза очень волновалась. Она выбрала цветы для церкви и музыку для церемонии. И, конечно же, она купила платье. Приглашения уже были разосланы. Он представлял себя, взволнованного, ждущего ее у алтаря. Как бы он был счастлив, как бы гордился своей красавицей невестой! Она бы опоздала, в этом можно было не сомневаться. И она бы эффектно появилась в васильковом летящем шелковом платье – необычный выбор, но ведь она и женщиной была необычной. Необычайной. Она сказала, что платье такого же цвета, как и камень на обручальном кольце. Теперь платье лежало в коробке на чердаке, завернутое в ткань. Энтони было тяжело смотреть на него, но расстаться с ним он не мог. Он сел на край кровати и закрыл лицо руками. Он все равно побывал в церкви в тот день, на который у них была назначена свадьба. Тогда хоронили Терезу. И сейчас он практически слышал, как она говорила: «По крайней мере, новый костюм пригодился».