Рафаэль Иглесиас - Счастливый брак

— С этим мы покончили, — сказал он.

Он начал уговаривать ее вернуться к внутривенному ППП. Месяц назад он уже проиграл этот спор. Тогда Маргарет убедила заведующего онкологическим отделением и главного психиатра больницы, что такая жизнь вряд ли стоит того, чтобы жить. Ничто не предвещало, что сейчас она пойдет на попятную. Тем не менее доктор предпринял безнадежную атаку. Обаятельный, властный и — как теперь понял Энрике — добросердечный человек настойчиво пытался опровергнуть очевидное. Сбросив личину самодовольного высокомерия, он не скрывал эмоций и говорил с глубоким сочувствием:

— Все время появляются новые лекарства. Вы не знаете, как долго сможете жить на ППП. У меня есть пациенты с метастазированным раком куда хуже вашего, которые живут уже несколько лет. Снимки показывают, что ваша опухоль не растет. Мы можем попробовать какой-нибудь новый препарат…

Энрике знал, что все эти заверения ничего не значат. У Маргарет не было опухоли. Мочевой пузырь с огромной пролиферирующей опухолью ей удалили еще два года назад. Метастазы, случайно обнаруженные год спустя во время операции по поводу кишечной непроходимости, приняли форму мелких новообразований на наружной поверхности кишечника, слишком маленьких для того, чтобы их можно было обнаружить на томограмме. Зато легко обнаруживался асцит — жидкость, накапливающаяся в брюшной полости, признак бурной и смертельно опасной активности рака. После января Маргарет потеряла способность есть, а потом и пить — это доказывало, что ее рак стремительно развивался. Лежа в постели без движения, она продолжала худеть и терять силы, хотя аппарат ППП исправно закачивал в нее 2400 калорий в день. За последние два месяца она перенесла три серьезные инфекции, а две недели назад у нее вспыхнула желтуха. Как поняла Маргарет, наблюдая за своими друзьями, которых успела обрести — и потерять — в группе взаимопомощи онкобольных, при метастазирующем раке существует некий переломный момент. Очевидно, для нее это «свободное падение» уже началось. Но тем не менее. Тем не менее Энрике чувствовал, что на него действуют противоречащие здравому смыслу заклинания врача: тот пытался внушить ему веру, которой давно лишилась Маргарет, — веру в то, что еще стоит бороться. Энрике молчал, но слова иракца пробудили в нем стыд и сомнения.

В сентябре Энрике всячески поддерживал Маргарет в поисках чудодейственного средства. В то время, несмотря на утомляемость, подверженность инфекциям и кишечную непроходимость, она еще могла общаться с людьми, путешествовать, смеяться. Их отчаянные попытки, помимо прочего, приносили облегчение всем, кто сочувствовал Маргарет, в особенности ее сыновьям, родителям, братьям, убеждая их: сделано все возможное, чтобы спасти ей жизнь. Но для Энрике это было еще и украденное у них, у их прощания время. Пока она боролась с болезнью, Энрике не заговаривал о ее смерти — о том, чего она ждет и желает для него и их детей, когда ее не станет. Хоть Маргарет и хотела, чтобы Энрике был с ней каждую минуту, пока она бодрствовала, и не отходил далеко, когда она засыпала, их разговоры не выходили за рамки повседневных забот. Они не обсуждали финал.

С тех пор, с сентября, их борьба протекала все более напряженно и мучительно. Им пришлось выдержать ожесточенный спор с урологом (бывшим «членом семьи», с которым они теперь не разговаривали), потому что Маргарет отказалась принять участие в рекомендованной им программе испытания нового препарата. В отместку, невзирая на нажим их приятеля, заведующего онкологическим отделением, уролог не разрешил ей испробовать официально не одобренные препараты. Им пришлось искать другого специалиста, не связанного со Слоан-Кеттеринг, согласившегося на неофициальные испытания. Маргарет выдержала долгие часы химиотерапии двумя экспериментальными средствами, от которых ей стало только хуже. Последовавший отказ от лечения не означал капитуляцию: это была готовность принять неизбежное.

И все же, когда ученый медик произносил эти стандартные, лишенные здравого смысла фразы, Энрике страстно желал ему поверить.

Маргарет отреагировала на призывы доктора полным отчаянием. Из глаз текли слезы, голос прерывался, она свернулась клубком, каждое оптимистическое слово действовало на нее как удар кнутом. Она молила:

— Я не могу это выдержать, я не могу больше, я не могу. Я не могу вернуться к ППП. Меня тошнит от этого запаха. От меня воняет тухлым молоком. Я не могу лежать здесь и ждать смерти, пока эта штука вливается в меня днем и ночью. Пожалуйста, пожалуйста, дайте мне уйти…