Гленнон Дойл Мелтон - Воин любви. История любви и прощения

Тем вечером, когда дети уже уложены, я подхожу к Крейгу. Он сидит за кухонным столом, уставившись на свои руки, и явно нервничает.

– Может быть, немного потренируемся в разговоре? – предлагает он.

– Потренируемся? – удивляюсь я.

– Да. Я знаю, это звучит странно, но мне очень трудно правильно слушать и реагировать. Ты умеешь разговаривать. И каждый раз, когда ты хочешь поговорить, я боюсь, что скажу что-то не так. Поэтому я всегда уклоняюсь. Лиз говорит, что это реакция «дерись или беги». Думаю, именно поэтому я забываю, что ты рассказывала. Я просто отсутствую. Мой разум используется только в работе. Я считаю, что не умею разговаривать, но Лиз полагает, что мне нужна практика. Это странно, я знаю. Лиз считает, что мне нужно тренироваться говорить и слушать.

Я сажусь напротив него.

– Это не странно. Я это понимаю. Иногда я чувствую то же самое, когда меня касаются. Я чувствую угрозу. Мне тоже нужно тренироваться. Я тренируюсь в умении находиться в своем теле. Вот почему я пошла на йогу. Думаю, еда – это еще одна часть того же процесса. Я всегда считала, что мое тело неправильное и плохое. Но, возможно, это не так. Может быть, мне просто не хватало практики.

Крейг какое-то время молчит, а потом тихо произносит:

– Я люблю тебя. Я хочу узнать тебя по-настоящему. Я знаю, что путь к тебе лежит через твой разум. Я пытаюсь найти туда дорогу.

Я долго молчу, потом отвечаю:

– Если ты никогда не добирался туда, то откуда ты знаешь, что любишь меня?

– Я хочу любить тебя. Я хочу узнать тебя, чтобы любить по-настоящему. Ты мне нужна.

– Я это понимаю. Мне нужно научиться использовать свое тело, чтобы дотянуться до тебя. А тебе нужно научиться использовать разум, чтобы соединиться со мной. Это как в «Дарах волхвов», помнишь?

– Что? – непонимающе смотрит на меня Крейг.

– «Дары волхвов».

– Что это? Подожди-ка минутку…

Крейг отодвигает стул и выходит из кухни. Возвращается он с ручкой и блокнотом. Садится и начинает писать.

– Что ты делаешь?

– Лиз предложила мне делать заметки. Я знаю, для тебя это просто, но мне трудно. Думаю, какое-то время мне придется вести записи. Чтобы запомнить.

Я смотрела, как Крейг ест, и удивлялась, как легко это ему дается. Я училась питать свое тело. Крейг учится питать свой разум. Он накормил меня – теперь моя очередь кормить его. Я пересказываю ему «Дары волхвов» – историю о супругах, у которых было мало денег, но много любви. Она продала свои прекрасные волосы, чтобы купить ему цепочку для часов. А он продал любимые карманные часы, чтобы купить ей красивые гребни. Оба пожертвовали самым дорогим, и у них не осталось ничего, что доказывало бы их ценность миру. Но они доказали свою ценность друг другу. Они любили друг друга, и эта идентичность гораздо важнее, чем красота и статус. Они обрели истину, и истиной этой была любовь.

После моего рассказа Крейг открывает в блокноте чистую страницу.

– Я знаю, что ты устала, – говорит он, – но не могла бы ты рассказать мне какую-нибудь историю из своего детства?

И я рассказываю ему о Чуде. Я рассказываю то, что рассказывала уже много раз. Но он слышит эту историю впервые. Он наклоняется вперед всем телом, задает вопросы, смотрит мне в глаза так заинтересованно и страстно, что мне приходится отводить взгляд. Дважды мы смеемся вместе. Это настоящий, свободный смех, и он меняет атмосферу нашего дома. Воздух у нас слишком застоялся. Как мне хотелось бы, чтобы дети проснулись и услышали это. В этом смехе звучит надежда. И я понимаю, что общий смех священен, потому что это доказательство того, что два человека вынырнули на поверхность вместе – они вместе глотают воздух, и ни один из них не погружается в себя. Оба рядом и пытаются коснуться друг друга. Мы смеемся, и я думаю: «Может быть, это и есть любовь? Может быть, сейчас мы любим друг друга? Может быть, любовь проявляется только тогда, когда мы целиком присутствуем в настоящем? Как мы сюда попали? Безопасно ли это состояние для меня?»

Я смотрю на часы. Уже полночь. Крейг замечает мой взгляд и говорит:

– Пошли спать. Тебе нужно отдохнуть. Я все уберу.

Я смотрю на свое тело и думаю: «Да, это мое истинное «я». Мне нужно отдохнуть и позаботиться о себе».

– Спасибо, – говорю я Крейгу, ухожу в свою комнату, накрываюсь одеялом и мгновенно засыпаю.

На следующее утро я просыпаюсь и, поскольку солнце уже заливает мою комнату, понимаю, что проспала. Черт, дети опоздают в школу! Я выскакиваю из комнаты и мчусь на кухню, по пути ощущая приятный запах готовой еды. С благодарностью вижу, что дети уже собраны в школу и ждут за столом. Крейг указывает мне на тарелку, и я сажусь. Он накладывает мне омлет. Мне хочется отказаться. Я уже наелась вчера вечером. Но потом я замечаю, что девочки следят за мной, и беру себя в руки. Мое тело хочет омлета, и я его съедаю. Затем я съедаю два тоста и выпиваю стакан апельсинового сока. Я снова ощущаю восторг – я участвую в семейном празднестве, которое происходит прямо у меня под носом три раза в день. Я так по этому соскучилась! Я убираю тарелки со стола, а Крейг говорит, что отвезет детей в школу. Я целую детей на прощанье, мою посуду, усаживаюсь за стол и начинаю думать, что мне делать. Писать я все еще не решаюсь, до встречи с Лиз осталось три дня. Идти на йогу мне пока не хочется. Что же делать? Я начинаю думать о том, что говорили мне Лиз, Ким и Энни: «Тебе нужно дышать, Гленнон. Не забывай дышать». Слыша подобные советы, я каждый раз закатываю глаза. Думаю, я умею дышать. Но потом вспоминаю, что есть научилась лишь вчера. Я напоминаю себе, что только начинаю. Я начинаю жить и перестаю становиться.