Энтони Поуэлл - Сумеречные люди

— Ну, мне пора, — сказала Этуотеру Лола. — У меня встреча.

— До свидания.

— У видимся сегодня вечером, — сказала она и вышла из зала, поправляя шарф.

— От этой девушки ты не отделаешься никогда, — сказал Барлоу.

— И что ты мне в этой связи предлагаешь? У тебя есть для меня на примете кто-то еще?

— Нет, — сказал Барлоу. — Боюсь, что нет.

Собравшиеся говорили одновременно.

— Не знаешь, как зовут вон того черноволосого, который пришел прямо перед тобой? — спросил Этуотер.

— Верелст. Он иногда покупает у меня картины, — ответил Барлоу.

Они с интересом наблюдали за тем, как наслаждается живописью мистер Шейган. Каждую картину он рассматривал очень внимательно, как будто выставлена только она одна. Когда он проходил мимо них, Барлоу сказал:

— Привет, мистер Шейган.

— Мистер Барлоу! Выставка, доложу я вам, — первый класс.

— Вы, я вижу, любитель изобразительного искусства.

— Да, обожаю картины.

— В самом деле?

— Когда я осенью был в Париже, — сказал мистер Шейган, — я заплатил тридцать тысяч франков за картину вдвое меньше этих.

— Вот человек, который их написал, — сказал Этуотер. — Он может писать и картины поменьше. — И с этими словами он ухватил за локоть Прингла, который в унынии бродил по залу.

— Рад встрече, мистер Прингл, — сказал мистер Шейган. — У вас потрясающая выставка.

— Надеюсь, вы пришли в себя после вечеринки, — сказал Прингл. Он всегда злился, когда его не узнавали.

— Для старика Шейгана такая вечеринка — пустяк. Здесь вообще веселиться от души не умеют. Но в одном вам не окажешь, ребята. Вы сразу распознали мое слабое место, раз послали мне приглашение на выставку.

— Вы же знаток, ценитель живописи — сказал Барлоу.

— Да, люблю искусство, — признал мистер Шейган. — Жить без него не могу.

— Не можете?

— Так уж я устроен.

— Не беспокойтесь. Мы вас не обидим. Вы среди друзей.

У Прингла был такой вид, как будто он хотел продать мистеру Шейгану картину втридорога, однако он ничего не сказал.

— У меня тоже есть работы, которые вам могут понравиться, — сказал Барлоу. — Приходите ко мне как-нибудь.

— Вы что, художник, мистер Барлоу?

Барлоу ответил утвердительно.

— Класс, — отреагировал мистер Шейган. — А вы, мистер Этуотер?

— Увы, нет, я не художник.

— Что ж, — сказал мистер Шейган, — всем нам создавать красоту не по силам… Взять хотя бы нас, издателей, ведь мы — люди творчески несостоявшиеся. Может, в жизни мы и не всегда поступаем по справедливости, но в мечтах мы лучше, чем в жизни, много лучше.

— Вы в этом уверены?

— Уверен, не то слово, — сказал мистер Шейган.

— Вы к себе несправедливы, мистер Шейган, — сказал Барлоу. — Как бы то ни было, давайте выйдем отсюда и чего-нибудь выпьем. Выпьем за справедливость, за то, чтобы наши мечты сбывались. Ты сейчас можешь отлучиться, Реймонд?

— Нет, — ответил Прингл, — я жду одного человека.

— А ты, Уильям?

— А я должен вернуться в музей. У меня работа стоит.

— Ну что ж, нет, так нет, — сказал Барлоу. — Нам-то с мистером Шейганом ничто не помешает выпить. Не сейчас, так в следующий раз.

Носуорт по-прежнему сидел на стуле — его обступили несколько недавно пришедших знакомых, и его за ними не было видно. Верелст — все это время он разговаривал с молодым человеком, директором галереи, — прошел через комнату. Сегодня он был еще меньше похож на еврея, чем накануне вечером. Одет он был безупречно. Этуотер заметил, какие у него дорогие туфли.

— Вот мы и встретились, — сказал ему Верелст.

— Добрый день, — отозвался Этоутер и познакомил Верелста с Принглом.

— Почти на всех картинах я вижу красные ярлычки, — сказал Верелст.

— Это потому, что в большинстве своем они позаимствованы из частных коллекций, — объяснил Прингл. Он был угрюм, очень нервничал и все время грыз ногти.

— Картины очень хорошо развешены, — сказал Верелст. Выставка, скорее всего, показалась ему совершенно никчемной, однако Прингла он обижать не хотел. Прингл же всегда чувствовал, когда кому-то не нравились его картины. Эти люди действовали ему на нервы. Он подолгу разъяснял им смысл своих работ, и чем сложнее оказывалось убедить их в своем таланте, тем настойчивее он требовал, чтобы они вникали в мельчайшие особенности его живописи. Он творил исключительно ради тех, кто пел ему дифирамбы. Таким зрителям он часто предлагал ему позировать, но сегодня он был в отвратительном настроении, и обратить Верелста в свою веру не стремился.