Олег Рой - Белый квадрат. Лепесток сакуры

– Что вы остановились, Витенька? – Клавдия Григорьевна выпростала руку из-под одеяла и коснулась его щеки. Рука была очень холодной. «Как у покойницы», – некстати всплыло в мозгу Спиридонова, и он поспешил отогнать страшную мысль. – Вы… хорошо себя чувствуете?

Говорила она как-то отрывисто, странно. В глазах ее Виктор Афанасьевич видел боль.

– …и все будет как раньше, – закончил он. – Только подождите меня, я скоро.

– Хорошо, – послушно согласилась Клавушка. – Только уж вы не задерживайтесь, ладно? Мне без вас так… темно, так страшно!

– Я быстро, – пообещал он с рвущимся от боли сердцем. Второпях сграбастал ордена из коробки для бенто, подумав, достал оттуда и револьвер. В конце концов, его тоже можно продать, если не возьмут ордена. Да и вообще… пригодится.

Он думал взять и коробочку – вдруг кто-то купит? – но потом все же оставил. Вряд ли кому-то в голодной, холодной Москве будет любопытна коробочка для японского завтрака. Закрыв за собой двери на ключ, он помчался к Устьинскому мосту.

Удалось продать два ордена из четырех – Анну третьей степени и Станислава четвертой никто не взял, а вот за Владимира и Станислава третьей степени ему дали неплохие деньги, которые, правда, тут же попытались и отобрать. Он не стал вынимать револьвер – приемы дзюудзюцу быстро уложили нападавших на брусчатку. Виктор Афанасьевич потратил на них ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы вывести их из строя. Лишнего времени у него не было, ни секундочки.

Он купил лекарства, какую-то спиртовую настойку в большой бутылке и кое-что из продуктов и помчался домой. По дороге, у самого дома, в подворотне, его вновь попытались ограбить, он, не вглядываясь, кто это был, приложил нападавших, кого о стену, кого оземь, и, не задерживаясь, пронесся в квартиру. Клавушке стало хуже, теперь она вся горела, но ладони и ступни ее оставались холодными. Она забилась в дальний угол постели и бормотала что-то бессвязное. Он обнял ее. В его объятиях она затихла.

Чтобы дать ей лекарств, он должен был встать с кровати, но ее начинало трясти, едва он от нее отстранялся, и приходилось, не переставая говорить ей что-то, медленно отходить за водой. Приняв порошок, она немного соснула, но при этом, казалось, потеряла последние силы.

Душой Виктор Афанасьевич надеялся, что ему удастся вылечить Клавушку, но разумом понимал, что это конец. Сильной Клавдия Григорьевна не была никогда, а потому фактически была приговорена с того момента, как у нее начались первые сокращения, предвещающие выкидыш. В спокойное время ее наверняка спасли бы, но мы не вольны выбирать себе время, в котором живем.

Виктор Афанасьевич понимал, что не спасет свою Клавушку, но не сдавался – поил ее порошками, растирал настойками…

Вскоре боль сошла на нет вместе с температурой, уступив место прогрессирующей слабости. Ей было трудно даже поднять руку. Всю свою еду он отдавал ей, и все равно она ела с каждым днем все меньше – не могла выпить и полкружки бульона. К исходу второй недели они оба поняли – все. Это конец.

На улице слышалась ружейная пальба, но Спиридонов не обращал на нее ровным счетом никакого внимания.

– Почему стреляют? – спросила Клавушка слабым голосом. С уходом температуры ушли и ее видения, и сознание ее оставалось ясным до последнего момента.

– Не знаю, – ответил Виктор. – Может, опять какая-то революция? Какая разница…

Спиридонов хотел бы сказать очень многое. Он хотел проклясть эти революции и войны самыми тяжкими из существующих проклятий. Кто бы ни победил, он, Виктор Афанасьевич Спиридонов, уже проиграл. Война и ее последствия отнимают у него самое дорогое, и, как он ни старался, он ничего не сумел противопоставить этому. Смерть нельзя было бросить через бедро или подсечь, нельзя было надавить на ее болевую точку; ее силу невозможно было использовать против нее самой. Он, Виктор Спиридонов, ничего, ничего не сумел, ни-че-го!

– Вы плачете… – Клавушка с трудом подняла руку и коснулась его давно не бритой щеки. – Право… не стоит. Мы расстаемся… не навсегда.

– Я не хочу, – хрипло прошептал Спиридонов. – Слышите, я не хочу! Лучше я…

Она прижала свои похолодевшие пальцы к его губам:

– Что вы… без вас я умерла бы… совсем. А так я умру… не совсем, понимаете?

Он не понимал, но кивнул утвердительно. К Клавдии Григорьевне словно вернулась часть сил; она слегка присела в постели.

– Я хочу взять с вас слово, – тихо, но твердо сказала она. Спиридонов кивнул. – Витенька, я сейчас умру. Пообещайте мне, что ничего не сделаете с собой после. Пожалуйста, пообещайте, я… хочу умереть спокойно.