Олег Рой - Белый квадрат. Лепесток сакуры

Когда ты что-то делаешь лучше других, правильнее всего сконцентрироваться на этом. Знаменитый Шерлок Холмс не знал, вращается ли Солнце вокруг Земли или наоборот – ему это было не нужно, а потому не важно. Так и Спиридонов, занимаясь подготовкой эркаэмовцев, не встревал ни в какие другие вопросы жизнедеятельности ОГПУ. Ему и в голову не приходило вникать в тонкости юриспруденции или изучать методику следственных мероприятий. Не интересовала его и внутрипартийная борьба.

Потому Виктор Афанасьевич не заметил, что данное ему Менжинским задание имеет некоторое «второе дно», а если бы и заметил, никак не стал бы на то реагировать.

На первый взгляд все было проще некуда, но лишь на первый взгляд. Как известно, люди, одержимые одной и той же пламенной страстью, лучше понимают друг друга, больше друг другу доверяют, легче раскрываются друг перед другом. Менжинский хотел посмотреть на сотрудника ОГПУ, с которым, возможно, придется работать в будущем, глазами такого же энтузиаста дзюудзюцу, человека, способного говорить с ним на одном языке. Лучшей кандидатуры, чем Спиридонов, для этого и придумать было нельзя.

Но, зная его характер и жесткое отношение к вопросам чести и честности, Менжинский не стал говорить Спиридонову об истинной цели поездки в Новосибирск. Во-первых, решил, что тот сам смекнет, во-вторых – искренне не хотел сильно вмешивать этого одержимого в тайные и не очень чистые дела своего ведомства.

Пусть остается незапятнанным на белом квадрате татами…

Кабинет Менжинского Виктор Афанасьевич покидал с картонной папочкой под мышкой и смешанными чувствами в душе. С одной стороны, у него хватало дел и в Москве: в обществе «Динамо» и при ОГПУ Спиридонов тренировал на тот момент в общей сложности двести курсантов плюс курировал несколько групп с молодыми инструкторами. Да и книга, хотя и близилась к завершению, была еще не закончена. Отрываться от работы, пусть ненадолго, ему не хотелось, но…

С другой стороны, Виктор Афанасьевич чувствовал странное воодушевление от предстоящей поездки, словно школьник в ожидании каникул. Последнее время его жизнь стала слишком размеренной, будто автоматической, и перемена, даром что тривиальная, была ему, наверно, нужна. Пора было внести какое-то разнообразие в привычный ход событий, всколыхнуть застой в заводи жизни, грозивший превратить эту заводь в болото.

А с третьей стороны (в отличие от медалей, у жизненных ситуаций часто бывает много сторон), Виктор Афанасьевич подсознательно опасался оставаться наедине с собой. Вопреки расхожему мнению, смелый человек вовсе не лишен страхов, он просто умеет их, что называется, «держать в узде». Виктор Афанасьевич был волевым человеком, с железной самодисциплиной. Он всегда был точен в словах и действиях, пунктуален до доли секунды, а его требовательность к другим зиждилась на гораздо более суровой взыскательности к самому себе. Такой характер – кремень! – вроде бы не давал места для сомнений и страхов…

Но сомнений и страхов среди людей нет только у мертвецов и памятников. Живой человек из плоти и крови, как бы он ни закалил свой характер, несет в душе груз эмоций. Дзержинского называли Железным Феликсом, но и он не был лишен страха, сомнений, предвзятости и порывистости, когда принимал решения. Менжинский, настоящий солдат революции, слег с сердечным приступом, столкнувшись с человеческой низостью среди тех, кого считал своими товарищами, солью соли земли.

И Спиридонов не был исключением из всех этих правил. Порой, когда судьба сводит нас с такими людьми, мы сразу же навешиваем на них ярлыки тупых солдафонов, бесчувственных чурбанов и другие, не менее обидные и несправедливые. А ведь недаром говорится: чужая душа – потемки…

В душе Спиридонова вот уже десять лет, словно лава в жерле кажущегося давным-давно потухшим вулкана, тлела неизбывная боль. От этой боли он и бежал, и для того, чтобы не встретиться с нею лицом к лицу, избегал воспоминаний и загонял себя до полусмерти, чтобы, забывшись усталым сном, не видеть никаких сновидений. Не нуждаясь в будильнике, он всегда заводил его, чтобы не проснуться тогда, когда, как он знал по опыту, запоминаются сны. Сны для него были самыми опасными врагами, самыми страшными чудовищами…

Единственным его спасением стала Система. Система была его миром, и Спиридонов стремился сделать этот мир лучше. Эта работа всецело занимала его и позволяла забыться. Разлуки с этим миром Виктор Афанасьевич не боялся, потому что Система была его жизнью, а от собственной жизни не уедешь на поезде, не улетишь на аэроплане. Система была при нем, с ним.