Юрий Трифонов - Студенты

— Я ж тебе говорил — ты помнишь?

Собирая в портфель свои бумаги, Каплин озабоченно кивал:

— Разберемся, разберемся…

Они ушли вместе с Иваном Антоновичем и Камковой. Вадим остался в аудитории, зная, что ему предстоит разговор со Спартаком. Наконец ушел последний человек. Слышно было, как в коридоре продолжалось громкое обсуждение. Чей-то густой, сытый бас — кажется, того толстогубого старшекурсника, что сидел рядом с Каплиным, — проговорил:

— У французов есть совет для таких темных случаев — шерше ля фам. Ищите женщину. А?

— Ну, глупости!

— Не глупости, милый мой, а вот ищи и обрящешь…

Кто-то засмеялся, потом голоса стали удаляться и стихли. Спартак сел рядом с Вадимом на стул.

— Ну? — сказал он нетерпеливо. — Говори залпом.

Вадим коротко повторил ему рассказ Вали Грузиновой. Спартак все больше хмурился и сопел. Он всегда сопел, погружаясь в неприятные и затруднительные размышления.

— Что, все-таки будет ребенок? — спросил он отрывисто.

— Не будет, я же говорю. Но дело-то не в ребенке.

— Понятно.

Он опустил голову и долго молчал, покусывая ноготь мизинца.

— Ничего не понятно, — сказал он наконец. — Палавин? Черт знает что… Так. Но это одна статья. А при чем тут карьеризм?

— А при том же. Мне кажется, карьеризм и эгоизм — две стороны одной медали. Понимаешь, человек, который в личной жизни вот такой эгоист, он не может быть честным и в общественной жизни. Разве ты не видишь связи?

— Связь, может быть, и бывает… Но, понимаешь…

— Что?

— Да вот — скверная история. И сложная. Вопросы морали, молодежной этики — все это важнейшие вещи, и они касаются нас с тобой кровно. Но браться за них надо серьезно. В сущности, мы вторгаемся в интимную жизнь человека. Так? Это надо делать обдуманно, иметь прочные основания. Чтоб не получилось, что вот, мол, захотелось товарищам из «комсомольской бюры» покопаться за чужой занавеской — они и копаются. Могут так подумать?

— Мало что могут…

— Вот и не «мало что», а могут. А не должны! Понятно? Надо доказать, что мы имели право вторгнуться в личную жизнь — и не только имели право, а должны были это сделать. Давай-ка подумаем… — Он зажмурил вдруг глаза и заговорил медленно, сосредоточенно, как бы оценивая в мыслях каждое слово. — Так… Он соблазнил девушку, обещая на ней жениться. Но не женился. Поступил подло. Так… Нет, слушай, ерунда! Лепет! Совсем не так все было, гораздо сложней, не так, и не можем мы так говорить, глупости! Да, но… Ты доверяешь этой Грузиновой?

— Я доверяю, — сказал Вадим твердо. — Я знаю ее давно и считаю, что она скорее что-нибудь не доскажет, смягчит…

— Тоже не достоинство.

— Она очень сдержанный человек, Спартак. Ей было тяжело решиться на этот разговор со мной. Да и каждому было бы…

— Так. А вызвать ее можно?

— Вызвать? — Вадим задумался на мгновение. — Она не придет. Да ведь она же уехала! Уехала в Харьков.

— Из-за этой несчастной любви?

— Ее направили на работу.

— Ясно.

Спартак вздохнул, сжал голову ладонями. Он опять задумался и на этот раз сопел очень долго.

— Ведь как бывает, а? — заговорил он, усмехнувшись, и полувопросительно посмотрел на Вадима. — Знал ты человека — всеми уважаемого, стипендиата, активиста, умника, то, се… и вдруг бац! Узнаешь какую-то случайную деталь, один бытовой штрих, и этот человек… Вдруг все слетает, как ненужная шелуха, таланты, эрудиция, то, се. Меня, главное, эта фраза поразила: «С мамой посоветоваться!» А? Как-то весь он тут проявился. Я же знаю, как он с мамой советуется… Да и все остальное — очень уж неблагородно, подленько… Мм, неприятно! — И Спартак быстро, сморщив лицо, точно от боли, почесал голову. — Вот я говорю, человек сразу становится неприятен. Но — этого еще мало, Вадим, недостаточно, чтобы обвинять. Нужны факты. А где они?

— Спартак, ты же сам сказал, что он поступил подло!

— Я сказал. Но я не уверен. Она взрослый человек, знала, на что идет. Ведь так? Затем — может быть, он действительно любил ее, действительно хотел жениться. Но потом узнал ее ближе, она оказалась, допустим, дрянью, и любовь кончилась, он отошел. Ведь может быть и так? Может. И если мы станем его спрашивать, он будет отвечать, наверное, именно так. Попробуй опровергни его. И мы остаемся в глупом положении. К тому же этой девицы нет в Москве. Понимаешь ли…

— Спартак, я хочу…

— Подожди. Понимаешь ли, о таких случаях говорить все-таки не принято. Я знаю примеры, когда на комитетах комсомола, на общих собраниях обсуждались аморальные поступки. Не у нас. А в другом институте, я знаю, был один случай в позапрошлом году. Исключили из комсомола парня за связь с девушкой, у которой остался ребенок после него. Там была грязная история — парень этот требовал, чтобы она сделала аборт, она отказалась, он бросил ее с ребенком. Исключили его — и правильно сделали. Но там дело было явное. А с Палавиным… ведь ничего этого нет.