Дженнифер Доннелли - Чайная роза

Его здоровье начало сдавать. Он ощущал слабость и сонливость. Мать заметила это и показала его семейному врачу, доктору Хэдли. Ник считал этого человека осторожным и осмотрительным, но ошибся. Доктор Хэдли поставил диагноз «сифилис» и тут же сообщил об этом отцу, который избил Ника до полусмерти. Швырнул его в стену своего кабинета, сказал, что питает к нему отвращение, и проклял Господа за то, что Он дал ему такого сына. Велел ему убираться из дома и поставил перед выбором: либо отправиться в Нью-Йорк и тихо умереть там, получая приличное содержание, либо остаться в Лондоне и сдохнуть под забором без гроша в кармане.

— Фи, я лежал на полу, пытаясь отдышаться. Отец вышел из кабинета, но вдруг вернулся, наклонился ко мне и сказал, что все знал. И про Париж, и про Арль, и про Анри тоже. У меня в жилах застыла кровь. Он описал дом, в котором я жил, и кафе, в которых часто бывал. Я сказал ему: «Если ты знал все это, то знал и о смерти Анри, верно?» И тут я дал волю ненависти. Я никогда не сомневался в том, что он чудовище, но думать, что он знал о моей потере и ничего не сказал! Фиона, а он улыбнулся и ответил: «Знал ли? Да я за нее заплатил!»

Когда Ник закончил свой рассказ, Фиона заплакала. Ее душа разрывалась от сочувствия. Она не понимала, как отец может проявлять такую жестокость по отношению к собственному ребенку. Заказать убийство любовника его сына. А собственную плоть и кровь выгнать на улицу как собаку…

Ник вытер глаза. Небольшой запас сил, который возник после визита доктора Экхардта, подходил к концу. Фиона поняла, что должна отвезти беднягу к себе раньше, чем этот запас истощится совсем.

Пока она искала для него чистую одежду, Ник сказал:

— Одно утешение: ждать осталось недолго. Скоро я присоединюсь к Анри.

— Не говори глупостей! — гневно ответила она. — Анри придется подождать. Теперь ты в моих руках. А уж я тебя вылечу.

— Их количество растет, — сказал Дэви О’Нил. — Каждую неделю к ним присоединяются десятки. Они не боятся. Они чертовски злы и не собираются отступать. Забастовка состоится еще до конца года. Самое позднее — осенью.

Лицо Уильяма Бертона потемнело. Он сунул руку в карман и что-то сжал.

— Осторожнее, шеф, — насмешливо бросил Котелок Шихан. — Если вы отрежете ему еще одно ухо, придется искать другого стукача.

Дэви не вздрогнул. И даже глазом не моргнул. Так было лучше. Бертон напоминал ему волка или шакала, который следит, ждет и пускается в погоню только тогда, когда ты бросаешься бежать. Однажды Бертон уже отрезал ему ухо — здесь же, на пристани Оливера, — и Дэви не хотелось снова ощутить прикосновение его ножа. Дело было не в физической боли; та сильна, но коротка. О’Нила сводила с ума другая боль, которая жила в глубине его подлой душонки. Боль, от которой ему хотелось перерезать себе горло каждый раз, когда он сидел на собраниях ячейки профсоюза, запоминая имена, даты и планы. Или слушал разговоры своих коллег докеров, удивлявшихся тому, что хозяева и мастера узнают о следующем шаге тред-юниона раньше, чем они сами. Он действительно покончил бы с собой, если бы не жена и дети. Без него они пропали бы.

А деньги Бертона позволяли им жить лучше, чем прежде. Теперь он мог позволить себе вызвать к Лиззи врача и купить нужное лекарство. Дэви следил за тем, как на щеки дочери возвращается румянец, как наливаются ее руки и ноги, похожие на спички, и это было его единственной радостью.

Жена Сара никогда не спрашивала, как он потерял ухо и откуда взялось неожиданно свалившееся на них богатство. Просто с благодарностью принимала премии, которые он приносил каждую неделю. Теперь по вечерам все члены семьи могли есть мясо. У детей было теплое нижнее белье и крепкие ботинки. Она хотела купить себе новый жакет и юбку, но муж не разрешил. Хотела снять жилье получше, но Дэви не позволил и этого. Когда Сара начала возражать, О’Нил велел ей делать что приказано и не задавать вопросов; у него есть на то свои причины.

Однажды она, по горло сытая прижимистостью мужа, купила себе новую шляпку, хорошенькое соломенное канотье с красными вишенками. Когда Сара пришла в ней домой, довольная и гордая тем, что единственный раз в жизни стала обладательницей совершенно новой вещи, Дэви сорвал с нее шляпку и бросил в огонь. А потом ударил так сильно, что сбил с ног. Раньше он ее не бил. Никогда. От ее плача Дэви стало не по себе, но он предупредил, что, если жена еще раз ослушается его, ей достанется куда сильнее.