Сидоров, как интеллектуальный предводитель, родил убийственную по выразительности фразу: «Пришел пожрать — будь готов быть скушанным другими».
Вот в этом и заключался сюрприз театра еды, за который нам пришлось доплачивать администрации «Стамбул-Мамбула». Хотели Сидорову рожу начистить, да потом расчухали, благодарили.
В следующий раз мы пили условно отравленную водку. Получили условное отравление. Условно ослепли и даже умерли. А они нас условно реанимировали, условно вылечили и накормили условными кормовыми единицами. Дали, куда приткнуть условную голову.
Не просто вернуть утраченную жажду жизни. Но у нас получилось!
Поседевшие сопки и скалы будут с юга людей зазывать.
Вот и сын мой, воробушек малый, прилетит в Магадан зимовать.
Когда-то, тридцать с лишним лет назад, пришло в голову сравнить отпускные поездки на материк с сезонными миграциями гусей-лебедей, особенно это касалось самых маленьких северян: правдами и неправдами переправляли мы их из холодного края в Центральную Россию набираться силенок. Вот уж и дети выросли, нарожали нам внуков. И с ними теперь сезонные разлуки. Кому-то повезло дождаться правнуков — после третьего удачного шунтирования. А скольких из нас уже нет на Севере, кто-то поменял географическую широту и долготу, а кто-то никогда не вернется из полета.
Колымский друг Стас переехал в Питер лет пять назад. Шлет и шлет е-мейлами свои восторги. Наблюдал, мол, синиц, чуть в обморок не упал, застыл в столбняке. Будто он японец и созерцает цветущую сакуру. Осенью испытал видеть десять тысяч гусей на пролете! Так ведь и над Магаданом проложены трассы пернатых. Летели питерские гуси, надо полагать, в Африку, в отличие от магаданских, зимующих в странах Юго-Восточной Азии. Весной мы видели тех же самых, устремленных вить гнезда, вновь поражались, как мала огромная земля, если чуда в перьях способны обнять ее крылами. У живых существ есть железы внутренней секреции, одни выделяют такой секрет, как адреналин, другая инсулин производит, а есть такая железа внутренней секреции, что выделяет секрет под названием секрет. Совершенно секретный, непостижимый. О том, из чего состоит сезонный полет: зачем он и как…
Стас готовится к пролету, словно к большому светлому празднику, гонит свежий дачный самогон и солит сало по рецепту, перешедшему от прадеда. Круглый год солит.
«Сегодня, — пишет он мне, — произошло самое для меня главное событие этой весны — увидел возвращающихся с юга гусей. Каждый год жду этого перелета еще во время жизни на Колыме. Увижу, прокричу им «Здравствуйте! С возвращением!», и на душе становится светлее. Удивительно, что не вспоминаю при этом об ружье, хотя перелетных уток на Колыме стрелять доводилось. Помню, однажды одним выстрелом сбил три штуки. Радости! А сейчас просто не тянет. Писатели лгут, что для этого нужен какой-то сверхэмоциональный толчок или благородный порыв. Просто перехотелось, и все. Возраст не тот».
Только успокоился, — делился в другом письме, — зашел в дачный домик на берегу Вуоксы закусить, опять шум. Думал, собачки тявкают, вышел глянуть, а это журавлики из поднебесья подают знаки. На больших спортивных лодках есть так называемый загребной, по команде которого все разом налегают нанесла. Возможно, какой-то из журавлей дирижирует полетом!
Так ему казалось. Чувствую, превратился колымский охотник в человека, утолившего чувство голода и мечтающего о том, чтобы вернуть сосущее ощущение сосуществования, как старую любовь. Которой он в свое время был по горло сыт. А ты ему в ответ докладывай о магаданской природе-погоде. Да я с радостью: подходящая тема для интернетовского обмена. И не надо ломать мозги, о чем писать.
Извини, Стас, не могу разделить твоего умиления по поводу синиц, перед тобою павших ниц. Подкармливаешь их салом. Очень интересно. Сало и у меня есть, из Сибири прислали, достаю из морозильника, строгаю. Аромат чеснока заполняет квартиру. Я бы рад угостить синиц, да где они, голубушки? Кладу посоленный и почес-ноченный пластик на хлебную горбушку и в рот. За ушами пищит: немного похоже на птичье пение. Вот ведь удивительно — налегают на сало синицы и умудряются не полнеть!
Гусей-лебедей по-прежнему дважды в год можно лицезреть и в Магадане. Увидел лебедя, упал, отжался, как приговаривал покойный генерал Александр Лебедь, погибший в полете. Несколько длинношеих птиц садится передохнуть на зеркало водохранилища ТЭЦ. Они будто зачарованы ландшафтом речки Магаданки. Хочется думать, что столь совершенные создания природы обладают способностью чувствовать прекрасное, хотя бы на уровне кандидата искусствоведения. Лебединое озеро! Не удивлюсь, если напишут диссертации об эстетическом чувстве у птиц. Ведь уже появился, как они говорят в ученом мире, остепененный исследователь птичьего пенья. У него и отец — окрыленный специалист по птицам Севера. Старший брат — тоже кандидат. И пишет книги о северном зверье.
Читать дальше