Сара Уинман - Дивная книга истин

На третью ночь сквозь туман сновидения приплыла ее мама, и Дивния почувствовала ее запах, а потом мама превратилась в спасательный круг, обхватив Дивнию и не давая ей утонуть, вынуждая ее отплывать все дальше от холодного белого тела рядом с ней. Это был знак. Теперь Дивния поняла, что надо делать.

На следующий день она приготовила лодку; море замерло в ожидании. Она подняла тело Газетного Джека с постели и вынесла его на речной берег. Вода уже кишела тысячами оранжевых звезд, приплывших сюда с приливом, чтобы сопроводить Джека домой. Но тут она с удивлением заметила поблизости людей, которые явились на похороны, – людей, с которыми она не общалась месяцами. И когда она подошла к причальному камню, эти люди – те из них, у кого в руках не было лопат, – забрали у нее тело Джека.

Я хочу похоронить его в море, чтобы он был с моими мамой и папой, сказала Дивния.

Но ее не слушали.

Пожалуйста, не закапывайте его. Он не хотел возвращаться под землю. Только не под землю!

Но ее не слушали.

Кто-то держал ее за руки. Не то чтобы очень грубо, но в голосах звучали злость и раздражение. Она мало что запомнила из последующего. Только грязь на их руках и молитвы на их устах. А потом Джек исчез под землей, и в этом месте появился холмик, на котором с той поры так ничего и не выросло.

Она вернулась в лодочный сарай и сделала капитальную уборку. Затем взяла кусок мыла и жесткую щетку, которой только что чистила камин, и направилась к реке. Села на причальный камень и посмотрела в сторону церкви, густая тень которой растянулась по песчаной отмели. Дивния разделась, вошла в воду и, намылившись, долго скребла щеткой лицо и тело – до ссадин и кровоподтеков. Она не покинула реку и с началом прилива, который подхватил ее и едва не убил жжением морской соли в свежих ранах. Кое-как ей удалось выбраться на сушу. Кожу стянуло по всему телу так, что любое движение вызывало дикую боль; рубцы сочились кровью, слезы текли по щекам.

На берегу она вынула заколки, распустила волосы и осторожно достала из них зяблика. Тот посмотрел на нее с ладони, расправил крылья и упорхнул в заросли терновника.

Целый месяц после того она не надевала одежду, ощущая себя птицей. Она бродила нагой по лесу и ночевала где придется, невзирая на погоду. Она летала вместе с душой Джека, впитывая последнюю песню его любви вплоть до момента, когда вдруг очнулась в своей прежней постели и увидела, что согревавшие ее сердце птичьи перья разбросаны по комнате безжалостной рукой, которая теперь тянулась к ней со стетоскопом, а чужой голос произнес какую-то банальность – мол, жизнь продолжается и все такое.

И жизнь действительно пошла своим чередом. Она занималась повседневными делами. Приливы сменялись отливами. Так же резко менялось и ее настроение. Она позабыла много разных вещей. И самое главное: она забыла о Смерти.

Она завершила свой рассказ уже при свете звезд и после того надолго умолкла, все еще находясь в своем прошлом. Старая Дивния стояла и смотрела, как молодая она решительной походкой удаляется по Главному тракту и исчезает в тени на повороте, навсегда. Старуха помахала ей вслед.

Дрейк под руку повел ее через росистый луг, освещая путь фонариком. Дивния неуверенно цеплялась за его локоть, как это делают дети. А на границе между лугом и лесом она опустилась на землю, совершенно обессиленная. И всего мгновение спустя с травы донесся ее легкий храп.

Дрейк легко поднял ее на руки и понес, и с каждым его шагом она плавно покачивалась, как будто плыла по волнам. Она плыла.

Спала она спокойно, уже ничем не отягощенная, с прояснившейся памятью. Дрейк сидел рядом, накрыв ладонью ее лоб. Свеча слабо освещала комнату, но он заметил, что на потолке над кроватью больше не было приколотых записок. Никаких напоминаний самой себе, потому что больше вспоминать было нечего. Он задул свечу, поцеловал ее в лоб и вышел на свежий корнуоллский воздух.

Святые угодники расшумелись не на шутку, и голоса их неслись через тьму на восток, навстречу долгожданной заре. Кто-то из них распевал духовные гимны, другие оживленно болтали, похваляясь как праведными делами, так и счастливыми прегрешениями, что свойственно всем нам повсюду в мире.

Что-то шевельнулось глубоко в душе Дрейка. И слезы потекли из глаз. Всю жизнь его исподволь терзал страх, передавшийся ему от матери, – и тут не было ничего странного, ибо страх этот подпитывали разочарования и неуверенность в завтрашнем дне. Судьба изначально сдала его маме слабые карты, и никто не научил ее вести игру при таком невыгодном раскладе. В ту пору она была молодой, как сейчас Дрейк. И она всегда хотела лишь того, чего сейчас хотел он. Только сейчас это больше напоминало игру в орлянку, когда при следующем броске монеты орел сменяется решкой, а страх – ликованием. Зажмурив глаза, он решительно прыгнул вперед. И тотчас очутился в компании призрачных святых, несущихся сквозь ночь навстречу новому дню.