Сара Уинман - Дивная книга истин

Что ты видишь? – повторил он вопрос. И она сказала: Счастье. Я вижу годы счастливой жизни. Она знала, что все хотят услышать именно эти слова. Позднее она провожала его в темноте; крепкий соленый бриз мешался с тяжелым запахом земли. Она провела его сквозь влажные заросли папоротника до дороги, где он оставил свою машину. При прощании Дивния подняла взгляд к звездному небу и указала на яркую белую звезду. Это твоя звезда, доктор Арнольд, сказала она. Ориентируйся по ней, и она всегда приведет тебя к дому. Так оно и было впоследствии.

Доктор Арнольд развернул чистый носовой платок.

Извините меня, сказал он. Сегодня, похоже, день привидений. Или лучше назвать это днем воспоминаний? Полагаю, люди предпочитают воспоминания привидениям.

Раздался бой часов.

Кстати, именно мисс Лад помогла явиться на свет Дугласу, еще до встречи со мной.

Что? – растерялся Дрейк. Но как? Я не…

Дуглас был моим приемным сыном – я женился на вдове с ребенком. Его отец погиб в Первую мировую. Такие вот дела, мистер Дрейк.

Я о многом хотел бы вам рассказать, продолжил доктор Арнольд. Однако это вопрос времени. Вашего времени прежде всего, ведь вы уже сделали для меня так много, и благодарность моя безгранична. Но я хотел бы вам кое-что показать. Нечто достойное вашего внимания, как мне кажется. Если бы сам я увидел это вовремя, все могло бы сложиться иначе. Кто знает?

И Дрейк сказал, что свободного времени у него более чем достаточно.

К музею они подошли в молчании. Дрейк пропустил доктора вперед, а сам задержался перед входом. Ему нужно было спокойно подумать об этих удивительных совпадениях, начиная с его встречи с Дуги Арнольдом, и обо всем, что ему рассказал доктор. Закурив сигарету, он смотрел на потоки людей, перемещавшихся вдоль Ривер-стрит. Так много самых разных жизней, и никого знакомого. Дрейк оглянулся на здание музея, щелчком послал окурок в сточную канаву и с тяжелым чувством поднялся по ступеням, ничего не ожидая от этой музейной экскурсии.

Он до сих пор ни разу не бывал в музеях. Какая-то особенная, глубокая тишина в здании его удивила, но удивление оказалось приятным. Воздух был прохладен, и в целом обстановка настраивала на серьезный, торжественный лад. Примерно так, как это должно быть в церкви. Он вспомнил о негромком, но решительном заявлении Дивнии на исходе «Ночи слез». Я верю в тебя . Так она сказала.

Шаги гулко отдавались под сводами, и звуки его суетливой лондонской походки казались неуместными на мозаичных каменных плитах зала, через который он шел к лестнице на второй этаж.

Доктор Арнольд встретил его наверху и сразу повел направо в небольшую галерею. У дальней от входа стены они остановились перед одной картиной. Свет от окна, проходя над плечом доктора, освещал лицо на портрете.

Вот она, раздался голос доктора. Та самая молодая женщина, в которую влюбился Уильям Лад. Я полагаю, это и есть наша русалка.

Сейчас Дрейк отчетливо слышал собственное дыхание и каждый удар своего сердца, ощущал пульсацию крови в сонной артерии, на запястьях и в паху. Он отметил про себя размер картины, оценил красоту лица, смотревшего с полотна, и особенно глаза: темные, печальные, загадочные. Вечернее солнце легло на ее правую щеку, подчеркнув темно-медовый, коричневый оттенок кожи.

Дрейк повернулся к доктору Арнольду, но не успел открыть рот, как доктор его опередил.

Такого вы не ожидали, верно? А теперь представьте ее здесь, живую, мистер Дрейк. Представьте непонимание и страх обывателей. А также их подозрительность . В пятидесятых годах прошлого века на американском Юге, помимо рабов, существовали и свободные негры, мужчины и женщины. Я специально изучил эту тему. Их было немного, но они были. Возможно, и эта женщина была свободной, а может, Уильям Лад выкупил ее из рабства – тут нам остается лишь строить догадки. Ее тяга к воде – к чистоте , если угодно, – вполне объяснима, если учесть, через что ей, скорее всего, пришлось пройти. В какой-то степени это сродни крещенскому таинству: очищение от греха посредством погружения в воду.

Дрейк вновь повернулся к портрету. На лбу женщины, как бриллианты, сверкали крупные капли воды, заодно маскируя шрам над бровью. Вода стекала с ее черных волос, откинутых за спину. Высокая пышная грудь, золотая цепочка на шее и маленький перламутровый медальон – тот самый, в котором хранился зов ее дочери. Но на полных красных губах не было ни улыбки, ни намека на песню; была лишь невысказанная, но угадываемая история: повесть о том, как ее захватили работорговцы и увезли через океан, чтобы продать на аукционе. И те же чувственные губы, пробуждавшие желание в сотнях моряков, однажды уткнулись в шею Уильяма Лада, как форштевень в волну на полном ходу; и он пообещал ей свободу, а она доверила ему свою жизнь. Лодочный сарай дал им кров, тогда как река, периодически разбухающая и гонимая вспять приливами, нашептывала и напоминала о мерзких эпизодах ее прошлого: «Смой это с себя. Смой с себя их следы». И еще этот загадочный взгляд – он буквально не отпускал Дрейка.