Сара Уинман - Дивная книга истин

Фредди притянул ее к себе, ощутил ее руку в своей руке, ее тело вплотную к своему телу.

Она видела слишком много плохого, сказала Мисси. Слишком много, чтобы быть счастливой. Так говорила моя няня.

Однако его не интересовали рассказы старой няни, его интересовало другое.

Мы можем уехать вместе, прошептал он. Уехать, куда ты пожелаешь.

Ты меня не слушаешь.

Это всего лишь глупая старая сказка, Мисси. А я говорю о том, что касается нас с тобой.

Вот и я о том же.

Ты разве не чувствуешь?

Что я должна чувствовать?

Связь. Мы с тобой связаны. И ты это чувствуешь, я уверен.

Ты в самом деле ничего не понял? – сказала Мисси и, подобрав камешек, бросила его в реку.

Я часто думала о том, что случилось с русалкой, продолжила она. Скорее всего, она умерла. В этой грязюке долго не протянешь.

А может, она отправилась в другие края с каким-нибудь симпатичным моряком? Или солдатом? Вроде меня.

Никто не может отсюда выбраться.

А вдруг ей это удалось?

Только не отсюда.

Позволь мне тебя увезти. Я люблю тебя.

И он впился поцелуем ей в губы.

Нет. Это не для нас.

Прошлой ночью ты говорила по-другому.

Прошлая ночь осталась в прошлом.

Неужели все было так плохо?

Тебе пора повзрослеть, Фредди.

Ну и черт с тобой, сказал он тихо и, отойдя от воды, прислонился к сидящей на мели барже.

Я мог бы сделать тебя счастливой, сказал он.

Она с трудом удержалась от смеха. Много раз ей доводилось слышать эти слова от разных мужчин. Но это ровным счетом ничего не значило – ни тогда, ни сейчас. Она попала в западню. В западню своего прошлого, и Фредди был частью этого прошлого. Она задыхалась в этой западне. Мисси взглянула на мост Блэкфрайерс и представила, как несется по реке отсюда до самого Хаммерсмита, а затем попыталась представить нечто большее – гораздо большее – вроде бегства до истоков Темзы на Котсуолдских холмах, где речная вода чиста и свежа, без всяких примесей. К началу начал.

Беги, сказала она себе. Беги и не оглядывайся.

Мисси!

Его возглас иглою пронзил раздувшийся шар ее мечтаний: Бац!

Она повернулась к Фредди, защищая ладонью глаза от солнечных лучей.

На редкость хороший денек, сказал он.

Так сделаем его еще лучше! – предложила она. Отвернись.

Зачем?

Я хочу сыграть в одну игру.

Фредди ухмыльнулся.

Что за игра?

Типа пряток.

Сначала поцелуй меня.

Отвернись.

Поцелуй меня.

Она поцеловала его. Потом взяла его за руку и подвела к замшелой стене пристани.

И не оглядывайся.

Что я должен делать? Считать?

Нет, петь.

Только не это, сказал он, ковырнув пальцем деревянную обрешетку.

Не упрямься. Спой гимн, который обычно пел тетушкам. Я уверена, ты его помнишь.

Я ни разу не пел с начала войны.

Война уже закончилась, ты в курсе? Ну, давай же, мне так нравилось твое пение. Когда ты пел, я чувствовала себя счастливой.

Он отчетливо слышал, как хрустят ее шаги на рассыпанной вдоль стены гальке.

Сегодня воскресенье, сказала она. Самый подходящий день для пения гимнов.

Боже, Мисси. Разве мы не можем быть нормальными? Почему не побыть нормальными хотя бы один чертов день?

Потому что мы с тобой ненормальные, Фредди. Ну же, начинай.

Она рассмеялась и запела первой:

Ее шаги отдалились.

Куда ты уходишь?

Никуда. Я по-прежнему здесь. Не оборачивайся. Да пой же ты наконец, Фредди!

Фредди еще колебался. Но потом все же запел.

Продолжай петь!

Это возвращает меня в прошлое, Фредди. Возвращает в тот день, когда я впервые тебя увидела. Ты был так добр ко мне даже в ту раннюю пору. И ты побуждал их быть ко мне добрее. Они не всегда были добрыми, но ты их к этому побуждал.

Что ты там делаешь? – крикнул он.

Это будет сюрприз. Пой, не отвлекайся.

На лбу его блестели капельки пота. Он вытер ладони о штаны, чувствуя себя все хуже. Вновь отметил дрожание рук. Как же он ненавидел этот проклятый гимн! Но для Мисси он был готов на все.

Продолжай петь! – крикнула она.

И Фредди продолжил.

И по мере пения он стал замечать отсутствие даже тех немногих звуков, что слышались ранее. Не было шума проходящего поезда, не было слабого плеска волн, не было хруста ее шагов по гальке – не было ничего. Кроме тяжелой, гнетущей тишины.