Александр Дмитриев - Под Опалой, на Большой

Завтра Ларисе принимать у Тамары смену, но сейчас она пожалела, что зашла. В торговом зале не было ни души, кроме семейных разговоров не могло возникнуть никакой другой темы, а Ларисе сейчас меньше всего хотелось говорить о своем. Но что сделано, то сделано, и Лариса, привычно прикрыв за собой дверь, ведущую в торговый зал, сказала:

– Привет, Томик.

Тамара вскинула глаза от учетной книги, лежащей перед ней около кассы, и радостно ответила:

– О, привет, Ларчик. Ты чего это?

– Да так. Время убиваю. Что новенького?

– Да чего тут может быть нового? – Тамара развела руками. – Все те же рожи.

– Хозяин был? – чисто машинально спросила Лариса.

– С утра был, – ответила Тамара. – Поехал на базу в город. Так что завтра тебе товар принимать.

Принимать товар – это будни. Два-три раза в неделю хозяин их магазина мотается в город на своем грузовичке за новой партией сосисок, лапши, конфет, печенья и всего-всего, чем жив человек. Только хлеб был свой, с местной пекарни. Кстати, хлеб горячий и очень вкусный.

– Ясно. – Лариса пробежала взглядом по знакомым прилавкам и полкам. – А как вообще торговля?

– Да как обычно. – Тамара испытующе посмотрела на сменщицу. – Лар, у тебя все в порядке?

– Да, нормально, – ответила та.

– Что-то ты неважно выглядишь. Где твой-то?

Это было хорошо, что она не завела вечный разговор о своих бедах. Но и о себе Лариса не очень-то хотела рассказывать.

– На рыбалку уехал, – соврала она.

– На котлеты завтра рыбки принесешь?

– Если чего поймает, – нашлась Лариса.

– Да ладно. Чтобы твой да кижуча не притащил? – сказала Тамара, и началось: – Вот бы мне такого мужика! Счастливая ты, Лариска, – не пьет, деньгу в дом тянет… И где вы таких, бабы, находите?

– На тундре, – попыталась отшутиться Лариса.

– Где? Под какой кочкой? – Тамара поддержала шутку, и это было хорошим знаком, можно легко отделаться и уйти от нудных разговоров.

– Давно бы вышла сама да поискала. Тундра большая, – поспешила закончить разговор Лариса. – Ну ладно, я пойду. Дел дома по горло.

И не дожидаясь, пока Тамара остановит ее очередными жалобами на неудавшуюся жизнь, вышла из магазина, кивнув на прощание:

– Пока. Я пошла.

Лариса остановилась около двери. Куда дальше? Какой же длинный день! Отсюда ей бьио видно, что торговцы на рынке еще не разложились до конца.

"Да и бог с ними, – подумала Лариса. – Так и так придется примерять на Танюшку все на месте. С Сергеем и дочкой в выходные придем вместе да и купим что надо".

Зайти в кафе и выпить чашку кофе? Это можно сделать и дома. Какая же скукотища! И к подругам не пойдешь – еще рано. Смотреть на их ненакрашенные, заспанные лица и перемалывать последние сельские сплетни? Все надоело. Домой! В родные стены, в тепло и уют тесных комнат, к спасителю-телевизору. Как же далеко еще до вечера!

Через пятнадцать минут Лариса уже зашла в свою квартиру, сняла плащ, скинула туфли, прошла в комнату и, взяв с журнального столика пульт, включила телевизор, сразу же окунувшись в расслабляющую мелодию очередной серии уже неизвестно сколько месяцев длящегося бразильского сериала.

Это была ее четвертая весна в жизни. И первая без матери.

Ей было непонятно, почему мать, строя берлогу, постоянно отгоняла ее от себя. Она настойчиво пыталась вернуться, но, получив очередную порцию обидных затрещин и оплеух, уходила, унося в себе детскую обиду. Ну как понять медвежонку, что в утробе матери уже бьется другая жизнь, что все мысли медведицы уже заняты этим, еще не родившимся малышом и что она, двухгодовалая дочь, выросла и, повинуясь звериным инстинктам и урокам, преподанным матерью, должна заботиться о себе сама.

Все. Детство кончилось. Впереди неясное и жестокое будущее. Когда мать уже не поделится добычей, а дочь не полакомится, утащив из-под задницы мамаши (сделавшей вид, что она того не заметила) лосося, его жирной красной плотью; когда медведица не выведет ее на потайные богатые ягодой поля, а потом, перед долгим зимним ночлегом, не сводит на сопки, покрытые необходимым для зимовья кедровником. Теперь все надо делать самой.

Ее первая самостоятельно сделанная берлога, конечно, не была такой теплой и уютной, ее уже не грело брюхо любимой мамаши. Но инстинкт есть инстинкт, и худо-бедно первую свою взрослую зиму она пережила нормально. Очнувшись от долгой зимней спячки, подставив свои исхудавшие бока под теплые лучи весеннего солнца, она знала, что жизнь продолжается и что эти корешки и первые побеги черемши – скромная часть медвежьего рациона. Еще немного, и она спустится с сопки к морю и будет ловить в прибойной волне крупную жирную рыбу, называемую людьми чавычой. Этому учила ее мать, этому учила ее природа.