Владимир Сорокин - Манарага

– Да пошла ты…

Гориллы несут меня вдоль машины. Она похожа на гиганскую стальную гусеницу, оплетенную кабелями и трубами. Где такую махину спрячешь? Разве что в горе. Ловко придумали, суки…

В хвостовой части гусеницы суетятся рабочие в белых перчатках. Из железной жопы гусеницы выползает… кубометр “Ады”! Той самой. Блоха, сколько здесь книг? Да, нет же блохи…

Зато Анри словно читает мои мысли:

– Геза, тебе действительно повезло. Сегодня мы завершаем наш первый молекулярный тираж. За цикл машина собирает тысячу “Ад”. Это предпоследняя тысяча.

– И каков общий тираж?

– Миллион.

– Ты спятил, мудило.

– Нет, – усмехается он в своей тошнотворной манере. – Работа шла в три смены. Смотри!

Он берет книгу из куба, подносит мне, сидящему на руках охранников, листает. Да. McGraw-Hill, 1969. Черный, порванный супер с дыркой в правом углу и косым порезом слева. Такие же дырка и порез на остальных 999 экземплярах. А на 142-й странице пометка карандашом. Пятна чая, вина. Потертые углы. Состарившийся, неровно пожелтевший обрез. Живописно. Старик Набоков может спать спокойно.

Бью горилл по лапам:

– Опустите меня.

– Опустите, парни, – командует Анри.

Меня ставят на ноги. Подхожу к книгам. От кубометра “Ады” идет странноватый запах. И Анри снова читает мои мысли:

– Это молекулярный пар. Отходы производства. Молекулы, оставшиеся от процесса сборки продукта. Вместе с воздухом через трубу их выбрасывают наружу. Необычный запашок, правда?

Поворачиваюсь к нему:

– Что ты от меня хочешь?

– Чтобы мы отобедали. И поговорили.

Есть, признаться, хочется. Сейчас толстомясый начнет меня вербовать. Я круто, круто влип. Полет на ебаную Манарагу оказался гнилым делом. Они нас ждали. У него здесь все продумано.

– Что ж. Веди жрать.

– Тут неподалеку.

Поднимаемся на лифте, выходим. Двери расползаются. И… ах! Мы оказываемся на кухне. Да какой! Каменные рельефные своды, молочный светящийся пол, семь, нет, девять прозрачных печей, стоящих по кругу, с уходящими в потолок трубами. В печах пылает огонь. Они круглые, необычной конструкции. Никогда таких не видел. Вокруг печей суетятся повара в белом. Звучит легкая оркестровая музыка, горят свечи. Пахнет едой. В центре – стол. Сервированный на двоих. Для нас?

– А для кого же еще? – усмехается слон.

Подхожу к печам. Повара почтительно кланяются, не отрываясь от своего дела. В печах есть все – гриль, варочная поверхность, духовой шкаф. Все прозрачно. Печи смотрятся шикарно. И в них горят… книги! Горит “Ада”! Китаец подвозит тележку с дровами. С которых смотрит эстет и мизантроп Набоков. Истопник ловко сует их в печи. И они там горят. Как дрова! И никакого эскалибура.

– Никакого листания страниц, Геза.

Так вот это что! Вот для чего все затеяно, построено. Эта стальная гусеница. Эти печи. На них варятся супы, тушится мясо, овощи, в духовках что-то запекается. Даже хлеб!

– Как же без своего хлебца?

Но это же… революция, fuck you slowly!

– Ты всегда был догадлив.

Нет. Это безумие. А как же… Кухня? Традиция? Book’n’grill?

– На нем свет клином не сошелся.

Твою мать! Нет, нет. Надо выпить…

– А мы сейчас хлопнем, дружище.

Возникает официант с подносом. На нем – две рюмки водки и две тарталетки с черной икрой. Он решил устроить русский стол?

– Не только. На “Аде” можно многое приготовить, – Анри берет рюмку в руку.

В этой ручище она кажется наперстком. И козлина с розочкой скалится мне.

– Твое здоровье, Геза!

Он выпивает. Закидывает тарталетку в пасть, словно таблетку. Я снимаю свою рюмку с подноса:

– И Кухня ничего не знает?

– Уже узнала. В твоем лице.

Опрокидываю в себя рюмку ледяной водки. А зачем я ему? Почему не кто-то из Квинтета?

– Они безнадежны, Геза. Военное поколение. А мы с тобой – дети войны.

– И чем мы лучше их?

– У нас меньше предрассудков. Пойдем!

Он приглашает меня к столу. Подходим, садимся. Девять печей пылают вокруг нас, словно… жертвенные… эти… ну как… забыл… нет, без блохи не вспомню. Официант наливает нам по бокалу белого.

– У нас с тобой разница всего в четыре года, – продолжает Анри, беря бокал и пригубливая. – Это ничто. Мы одно поколение.

– Думаешь, нам легче договориться?

Он выдерживает паузу, жуя вино губищами. Проглатывает.

– Послушай, Геза. Я знаю о тебе все. Ты жесткий профи, умный и трезво мыслящий, не фанатик. Не кажется тебе, что у мира изжога от book’n’grill?

Неожиданный вопрос. Признаться, не задумывался.