Сухбат Афлатуни: Год Барана. Макамы

В казан бросили морковь и залили водой. Шум прекратился, забулькало. Мужчины заговорили о своих делах, о своем бизнесе. Надо уйти. Проходя мимо мужа, улыбнулась. Подняла Хабибу с калошей в руке, занесла в дом. Свекровь руки протягивает: «Хабибочка! Хабибочка!» Отдала ей. Зашла в комнату — и на кровать. Лежит, думает. Вспомнила: «Что-то внутри чувствуешь?»

Через день ее повезли к гинекологу.

Та за голову схватилась: «Куда вы смотрели?!»

Оказалось, в том самом роддоме ее стерилизовали сразу после родов. Комиссия приехала, отчитаться нужно было срочно по сокращению рождаемости, у них план. Обычно только после вторых родов это делали, и то не всем, а отдельным.

А тут — комиссия, и надо отчитываться. Решили сделать исключение, кто рожал, всех на стерилизацию. Потому что отчитаться надо было, а по-другому не получалось. Кто рожал, конечно, не виноваты, что так совпало. И врачи не виноваты, перед комиссией отчитаться надо, а то неприятности.

«Суки! — кричал муж ночью по-русски. — Су…»

В темноте плакала Хабиба. Принцесса поднялась, пошла кормить дочь.

Но молока в ту ночь почти не было.

— Выплакала из глаз все молоко, — говорит, глядя в костер.

Муж окончательно ушел в свою оболочку. Переписывал призывы на молитву, читал книги. Ждал, когда выйдет из тюрьмы двоюродный брат, чтобы глубже узнать от него про религию.

Свекровь, заметив в сыне такие изменения, испугалась. Стала в Москву свекру звонить, он там давно на заработках. Дверь закрыла, чтобы никто их разговор не слышал. Принцесса не стала подслушивать, просто зашла с Хабибой, будто случайно. Так свекровь ее взглядом прогнала, заходить снова было уже неудобно.

И она забыла об этом разговоре. Вспомнила через полтора месяца. Когда свекровь сказала: «Твой муж едет на заработки в Москву».

«А я?.. А Хабиба?..»

Перед отъездом он мучил ее всю ночь. Наверное, хотел запастись в дорогу. Ей было страшно оставаться без него, но ответить на «ласки» она не могла. Если бы у них был еще сын, было бы по-другому. Он бы не мучил ее, как проститутку.

Под утро он заснул, а она не могла заснуть, как ни стремилась. Лежала, думала о себе, о дочери, о муже и его поведении. Раздался призыв на намаз. Муж заворочался, сел, вышел из комнаты. Зажурчала вода в раковине, омовение совершал. Она лежала и слушала, как гремит вода, то громче, то затихая, когда муж преграждает ее падение своими ладонями.

Вода смолкла, она знала, что сейчас он вытирается, даже знала, каким полотенцем. Снова его шаги, он проходит мимо, выходит в соседнюю комнату, где ковер, который им дарили на свадьбу.

Не выдержав, встала, приблизилась к двери, за которой молился. Дверь была полуоткрыта, она видела его на полу, в майке. Рядом уже чемоданы. Во всех движениях мужа было что-то торжественное, хотя ничего нового она не увидела.

Отошла от двери, достала платок-хиджаб, встала возле зеркала. Опустила платок на голову. Постояла. В зеркале позади появился муж. Он уже закончил молитву и смотрел на нее с удивлением. Она быстро сняла.

Когда вот-вот должна была прийти машина и увести мужа в аэропорт, он завел ее в комнату. Она охотно зашла, думала, что он собирается оставить ей денег.

А он достал пояс. Этот пояс. «Иди сюда», — произнес он.

Она заплакала.

«Иди сюда, я сказал!» — повторил.

Вспомнила тело барана, висящее на дереве. Красное, с черными точками мух.

— Он уехал в Москву, его Москва все не кончалась, свекровь говорила, что она меня любит, но я должна вернуться в дом родителей.

— Вы вернулись? — спросил Ким.

Принцесса помотала головой.

— Это позор, к родителям вернуться.

— А почему свекровь хотела, чтобы вы ушли?

— Она говорила, что нужно продать дом. Что она должна ехать в Москву. А я к родителям. Обещала после продажи дома дать немного денег родителям, чтобы могли о Хабибе и обо мне заботиться.

— Но вы не ушли.

— Я не ушла. Когда звонил муж из Москвы, я плакала и рассказывала, как свекровь выгоняет. Он молчал, говорил, что скоро пригласит меня и Хабибу в Москву.

— Вы верили?

— Да. Мне казалось, что я скучаю без него. Он ведь мог меня сразу оставить, когда узнал, что я не смогу ему родить сына. А он, наоборот, даже стал иногда разговаривать со мной. Из Москвы мне звонил, про дочку спрашивал, как растет, что уже делать умеет. Я благодаря ему стала о Боге задумываться. И хиджаб носить стала, хотя свекровь говорила: не носи, лучше «перышки» себе сделай.

Москвич поднялся, сделал круг, разминаясь и похлопывая себя по бокам, вокруг пламени.