Сухбат Афлатуни - Поклонение волхвов. Книга 2

Отец Кирилл остановился.

В реторте рядом с ним закипело, но Кондратьич стоял недвижно, как восковая фигура. Жидкость, выкипев, заплевала огонь.

— Декорации? — переспросил отец Кирилл.

— Ну да. Небольшой театр для непосвященных. Хотя нет, проверяю разные иногда рецепты из алхимических трактатов. Но главное, конечно, не здесь…

Отец Кирилл почувствовал сухие пальцы алхимика на своей ладони.

— Только не смейтесь. За мной усилили слежку, батюшка. На волоске вишу. А времени — времени! — ой как мало. Так что вынужден вам показать…

Направился в угол, где стояла гитара. Взял ее, словно собираясь заиграть. Щипнул пару струн, покрутил колки.

Часть стены стала медленно подниматься.

— Запомните, батюшка, струна «ля» и… впрочем, потом еще покажу, — шепнул у самого уха, пока отец Кирилл глядел на подъем стены.

Кондратьич пролезал в проем; из глубины выпросталась его рука, приглашая следовать.

— Двое людей, кому теперь довериться могу… — говорил Кондратьич, расхаживая по довольно просторному помещению, особенно после тесноты того, откуда они сюда залезли.

В центре стояла современного вида конструкция, похожая на фабричный станок по выработке неизвестно чего.

— Двое людей, — остановился подле него Кондратьич, — вы и великий князь. Поэтому хочу, чтобы и вы знали, на случай, если они меня все-таки…

— Что это?

— Алхимический аппарат нового века, доставлен по частям из Англии благодаря щедрости великого князя… А вы-то думали, что мы до сих пор ретортами и Balneum Mariae, ванночкой Марии Еврейки, пользуемся, а? Нет, со средних веков алхимия скакнула далеко вперед, страшно далеко! Только алхимики держат это в тайне и сами же первыми окрестили ее лженаукой и шарлатанством. А загляните внимательнее в подвалы Лондона, Берлина, Киева, и вы найдете такие сюрпризы…

— Вы хотите сказать, что люди уже умеют получать алхимическим путем золото?

— Опять вы о золоте, ужас какой-то… Вам нужно золото? Золото, а?

— Нет.

Отец Кирилл и сам не знал, отчего спрашивает о золоте, и смутился.

— И мне оно не нужно. Как говорил Зосима Панополитанский, если ты познаешь свой разум, оставь золото тем, кто хочет разрушить себя. Тут вещи более тонкие, тут дар власти, дар слова, чудотворения…

Отец Кирилл разглядывал «машину». В никелированной поверхности имелось окошко, Кондратьич подвел его к нему.

Два лица почти прижались к стеклу.

Внутри что-то горело. По прозрачным трубкам бежали пузыри.

— «Кокцио», или нагревание на медленном огне, — пояснил Кондратьич. — Самая сложная и опасная стадия, требует наблюдения. Оставь без присмотра — и взрыв…

— А если все пройдет гладко? — Отец Кирилл, закрыв левый глаз, глядел в окошко.

— Тогда через несколько стадий можно будет получить философский камень. Вы никогда не интересовались историей Вифлеемской звезды?

Отец Кирилл отступил от окошка, вспотел и кивнул.

— Это я к тому, — продолжал Кондратьич, словно наслаждаясь его смущением, — что звезда эта, по сути, и была тем камнем, а? Посудите сами, небесное тело, метеорит или болид, влетает в атмосферу, но не сгорает и не падает, а — плывет… Зависает над Иудеей, над Вифлеемом, затем гаснет и падает то ли на гору Фавор, то ли в Иордан. Скорее, в Иордан, там и выловили осколки, об этом еще в сирийской хронике… Так вот, философский камень и есть как бы та звезда, но в более очищенном виде. Ту ведь звезду как ждали в Иудее, ох, как ждали! Были сведения: будет звезда, придет мессия, прогонит проклятых греков и римлян с их мраморными идолами, акведуками, философией и лесбийской любовью… Восстание поднимали, предводитель назвал себя Бар-Кохбой — Сын Звезды. Все напрасно. Снова римляне, метательные машины, легионы, потом опять проклятые мраморные скульптуры, бани и философия. И тут — над Вифлеемом зарево. А? — Помолчал. — Отец Кирилл, боюсь, меня скоро арестуют. Тогда нужно будет как-то сюда зайти и остановить кокцию. Вот этот рычажок… Нет, пока трогать не нужно. Идемте, я вам еще покажу, что нужно нажать на гитаре… — Наклонился, чтобы вылезти, прислушался. — Опять… Батюшка, только не смейтесь. У меня стали возникать слуховые галлюцинации. Когда я нахожусь в этом подвале. Может, это связано как-то с кокцией и философским камнем. Но я слышу, понимаете, детские голоса.

— Детские?

— Да. И детское пение. Вот сейчас…

Тишина.

В аппарате что-то булькало. Кондратьич, склонившись у проема, хрипло дышал.

Где-то рядом запели дети. Очень тихо, словно из-под земли.