Энтони Берджесс - Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса

— Ничего не делай, — предостерег он, — предупреждаю тебя.

Я крепко держал его под руку, а он дергался, пытаясь вырваться. Я заорал посреди ночной тишины, обуянный жуткой радостью.

— Прелюбодейка! Прелюбодей!

— Ох, да заткнись ты, заткнись! Я вызову полицию!

— Сбросьте сюда ключ, — разорялся я, — чертовы грешники!

— Перестань, перестань! — рыдал Уинтер. — Я звоню в полицию, я позвоню, вот увидишь, — и, конечно, он рванулся к телефону-автомату на углу улицы.

Но я клещами зажал его предплечье и орал:

— А ну выходите, вы оба! Веди же себя, как мужчина, — призвал я Уинтера.

Мне почудилась какая-то возня, какие-то сонные голоса, вопрошающие, что происходит. Вспыхнул свет, но не в искомом доме.

— Прелюбодейские твари! — воззвал я. Засветилось еще одно окно, потом еще. — Будь же мужчиной, черт тебя побери, — убеждал я, — сражайся за то, что тебе принадлежит по закону!

Но тут какой-то мужик в пижаме и ботинках на босу ногу заковылял по неровному булыжнику прямо к нам.

— Эй вы, — сказал он, и я при этом заметил, что во рту у него ни единого зуба, — проваливайте отсюда! Только вас нам тут не хватало.

— В мире слишком много прелюбодейства! — сказал я. — И я не думаю, чтобы мы были представлены.

— Щас я представлю свой большой палец твоей жопе, — сказал мужик. — Валите отсюда. Людям завтра на работу, не все тут лоботрясы, как вы.

— Прелюбодей, — обличил я его, но уже без прежнего ветхозаветного пыла, я сказал это слово почти обыденно, поскольку мужик уже был совсем близко.

Он неуклюже — шнурки на его ботинках были развязаны — перешагнул крошечную калиточку своего дома. Тут я совершенно потерял ориентацию в пространстве, я уже не мог сказать, где чей дом.

— А что с того, если и так? — ответил мужик. — Это свободная страна, не так ли? А теперь убирайтесь, пока я не вышел из себя.

В эту минуту где-то открылось окно, и женский голос крикнул: «Лови!» — и что-то звякнуло о булыжную мостовую.

— Вот и все, что нам было нужно, — сказал я. — Доброй ночи, сэр, премного благодарны вам за содействие.

— Смердите, как передник барменши, — сказал беззубый мужик в ботинках и пижаме.

Он неуклюже перешагнул свою калиточку и заковылял обратно к своему дому по неровному булыжнику.

Женский голос, голос, звучавший так, как будто его накрутили на бигуди, спросил:

— Что там такое, Чарли?

— Ложись. Какие-то чертовы пьянчуги.

Дверь хлопнула с треском — точь-в-точь пощечина нерадивому производителю плохой фанеры. Я ползал по тротуару в поисках ключа, до того чистому, вымытому дождем, высушенному ветром тротуару, хоть садись на нем обедать. Свет фонаря через дорогу выхватил ключ из темноты — в шаге от калитки.

— Ну вот, — сказал я поникшему Уинтеру, — я восстановил тебя в твоих правах, — и я преподнес ему ключ с пьяной учтивостью.

Он ключа не принял. Даже не взглянул на него.

— Это не мой ключ, — сказал он.

— Ты даже не посмотрел.

— Он не может быть моим, — сказал Уинтер. — Это не его дом. Ты же не слушал меня, да? Ты же лучше знаешь, да? — подлинный гнев сквозил в его голосе, дьявол выглядывал из-под личины печатника. — Это дом кого-то другого.

— Боже ты мой, — восхитился я. — Тут что, и впрямь на воре шапка погорела?

Я переступил через ближайшую калитку, прокрался по дорожке к двери и сунул ключ под коврик. Кто-нибудь найдет его когда-нибудь и кому-нибудь отдаст. Когда я вернулся к калитке, Уинтера и след простыл. Ему некуда было идти, но он ушел.

— Вот же гадская страна, где люди входят и выходят через потайные двери. Слишком много здесь чертовых погребов и подземелий, — пьяно подумал я.

А потом, избрав курс на луну, зигзагами направился к дому.

Звон, слышный и в аду, умолкни! [29] Цитата из стихотворения А. Хаусмана «Бридон-хилл»: Над Бридоном как прежде Колокола в ладу: «Все в Божий храм придите»… Звон, слышный и в аду, Умолкни! Я иду… Перевод Е. Калявиной. Проснулся я разбитым — без бодуна, но зато с огромным чувством вины. Я помнил очень немногое из того, что наболтал или натворил под действием кириллицы, и только благодаря неким евангелистам-синоптикам [30] Синоптики — первые три евангелиста (Марк, Матфей и Лука), повествования которых составляют одно целое, дополняя друг друга. мне удалось в конце концов сложить воедино картинку моего вчерашнего «жития». Самым красноречивым оказался беззубый человек в ботинках и пижаме, который мало-помалу проявился из зубастого и костюмированного торговца керосином, заговорившего со мной в городском баре и давшего подробнейший отчет о моем ноктюрне на Клаттербак-авеню. Беззлобно, конечно, однако с явным удовольствием. Чарльз Доз его звали, и он согласился со мной, что в мире слишком много прелюбодейства.