Михаил Лайков - Успеть проститься

В Шумске четыре раза в год была ярмарка, на которую съезжались купцы из Кракова, Кенигсберга, Киева, Москвы, из Мултянии, Армении, Крыма, цесарские купцы. В разные времена город вел большую торговлю то зерном, то медом и воском, то кошенилью, то, когда Петр Великий завел мореходство, пенькой. Шумск быстро богател, горожане становились кичливы, чванливы, заносчивы, самодовольны, самонадеянны, а втайне неуверенны, боязливы перед завтрашним днем и богатство свое или расточали безрассудно, или превращали в золото и прятали подальше, поглубже. Скороспелое богатство притягивало пожары, нашествия, ураганы, моры и прочие бедствия.

Бедствия на город притягивали не только богатства его, но и невесты, которыми Шумск славился всегда. Нежные, белотелые, свежеумытые, они были лакомой добычей для воняющих баранами женихов из степи.

Не однажды в городе ждали конца света, бывало, что казалось, он уже совершается, и радующимися в такой час были единственно те, кто успел пожертвовать богатство на церковь. Неуспевшие торопились доверить его земле.

Во все стороны был открыт город Шумск, он лежал на огромной равнине, на той части ее, где реки текут на юг, и народы, как ветры, кружили по равнине из века в век и пропали все, оставив после себя одни могильные курганы, предмет интереса археологов и кладоискателей.

От всех веков осталось в земле Шумска и окрест его что-то ценное для кладоискателей, и постоянно что-нибудь выкапывалось ими из земли: бронзовый перстень, медный крестик, оплавленная монета, бусинки из цветного стекла, наконечники стрел, свинцовые пули, глиняные грузила, клыки дикого кабана, ружейные кремни, костяные рукоятки ножей, черепки посуды… Выкапывалось обычно не то, что искалось. Заветной мечтой, целью поисков всех шумских кладоискателей были сокровища князя Иеремии Славинецкого, жившего в семнадцатом веке, оставившего по себе в истории Шумска память громкую и противоречивую.

В молодости князь Иеремия Славинецкий был расточитель, к старости сделался скрягой, который и пылинку, сверкнувшую на солнце, старался прислюнить на палец, подозревая, что она золотая. И как в старости прославился он беспримерной скупостью, так в молодости была баснословна его щедрость. Все находили у князя милость и награду, с разных сторон влеклись к нему люди, всем было место за княжеским столом, не только званым гостям, но и незваным: и иезуиту, направляющемуся в Индию в маленькой дорожной карете, в каких ездят женщины; и толпе протестантов-антитринитариев, голодных и прожорливых, как стая бродячих собак; и философу, написавшему книгу о продлении жизни, принесшему с собой неслыханную еще в этих краях весть о том, что чудеса человеческого духа превосходят чудеса небес; и алхимику, просящему денег на эксплуатацию философского камня; и рыцарю, никогда не снимавшему железной перчатки с правой руки, ни в одной стране не находившему себе места, потому что везде перо побеждало копье; и самозванцу, шедшему на Москву и задержавшемуся у князя, чтобы подучиться риторике; и бесчисленным пилигримам, из конца в конец меряющим христианский мир; и простодушному иноку, который искал место, где сходятся небо с землей, где должен быть рай…

Ворота замка князя были открыты для всех странников, и гонимых гневом небес, и влекомых подвигами ad majorem Dei gloriam — ради вящей Божьей славы. Все находили отдых и приют здесь, на окраине мира, на границе с Диким Полем, пространство которого на карте у женственного иезуита было обозначено: hic sunt leones — тут львы. Тут, во владениях князя, лев мог возлечь с ягненком, тут никто не опасался, что в его вино подмешают яд, тут был рай — место схождения полноты небес с частностью земли, и инок, которому показали в степи древнюю широкую дорогу, не иначе протоптанную слонами войска Александра Македонского — тоже искателя края земли, — не отправился вслед слонам, но остался у князя. Остался и иезуит, но не потому, что в его карете нельзя было достичь Индии, а потому, что здесь, у князя, праздник следовал за праздником, и не было дня, в который Бог благословил бы начало трудного дела.

Праздник следовал за праздником, пиры перемежались охотой в Диком Поле или победной бранью с крымчаками, и даже похороны превращались в праздник. В степи был найден белый каменный гроб, оставшийся, судя по величине, от времен, когда землю населяли богатыри. Князь лег в гроб, и никто бы тогда не сказал, что гроб слишком велик для него. Под музыку, танцы, песни гроб с князем вынесли на улицы Шумска, и он, воскреснув из мертвых, бросал золотые на все стороны, творя чудеса. Поднимались параличные, бежали калеки, прозревали слепые, всех возвращал к жизни блеск и звон золота, все валили за своим князем, смешавшись в одной толпе: монахи, философы, купцы, воины, скоморохи с медведем, кузнечный цех, оружейный, ткацкий, портняжный, книжный, лекарский, золотой, нищий, веселый цех пречистых сестер, весь город праздновал воскрешение из мертвых своего князя.