Сухбат Афлатуни - Лотерея Справедливость

…Горячие струи бегут по телу, дрожит осторожная пена на груди.

Да, Алекс был послушный ребенок и позволял взрослым вытворять с собой все что хотят. Громко и бестолково проверять его домашнее задание. Отвозить в почетную ссылку к бабушкам. Отдавать его на плавание, чтобы он захлебнулся и все смеялись.

Наконец, взять и в десять лет сделать ему обрезание.

Да-да, то самое.

Скажите, ну зачем ребенку — обрезание?

Он не понимал. Подумаешь, папа — наполовину таджик. Но ведь папа давно свою таджикскую половину оставил где-то в Джизаке. Только один раз Алекса с собой туда, к этой половине, брал, и Алексу там было страшно. Его целовали какими-то непривычно пахнущими поцелуями; долго, целый день, гладили по голове и щипали за щеку.

Но кроме этой половины, все у отца Алекса было русское, советское: лицо, фамилия, язык, газеты, мама… Наконец, он, Алекс, — он тоже у него, у папы, русский: волосы у Алекса, когда совсем маленький был, совершенно были русскими, сейчас только немножко потемнели.

«Послушай, — говорил отец, — обрезание не только таджики делают… Все делают». — «А у мамы оно есть?» — интересовался Алекс. Отец хватался за голову. «У меня оно есть, у меня! — кричал отец, — и у дяди Толика…» Дядя Толик, младший брат отца, сидел на диване и улыбался. «Покажете?» — спрашивал Алекс. Папа и дядя Толик смотрели друг на друга. «Покажи ему», — говорил папа дяде Толику. «Сам показывай», — смеялся дядя Толик и уходил курить.

Вот, между прочим, кто был похож на таджика, так это дядя Толик. И волосы у него черные и длинные, и вещи носил только фирменные. Джинсы наденет и пританцовывает: «Слезами горькими мать моя зальется — еще не скоро я вернусь домой…»

Обрезание Алексу все-таки сделали. Пообещав за это велосипед.

А что толку? Все равно несколько месяцев Алекс не мог на нем ездить, и велик дали на время кому-то из родственников, которые его захапали и поссорились с отцом, чтобы не возвращать. Короче, ничего Алекс за свою жертву не получил.

Такая вот несправедливость. Хоть письмо в Лотерею пиши.

Алекс скривился. Письма… Письма в Лотерею.

Темная холодная мысль о письмах.

Каждое утро Соат выкладывала перед ним новую стопку и насмешливо спрашивала:

— Кофе?

— Да.

— С коньяком?

— Да!

— Чё такой психованный стал?

Писали все: женщины и мужчины, матери и отцы, девушки и не девушки, русский и узбек, эллин и иудей, свободный и раб, патриций и плебей, мастер и подмастерье, начальник и дурак… Писали сумасшедшие, прикладывающие справки о своем психическом здоровье; нормальные люди писали, что они на грани безумия…

Писали заключенные и рисовали в письмах розу, кинжал и девушку. Писали пенсионеры, чьи письма можно было опознать по математическим вычислениям, кончавшимся фразой: «сами видите, что на такую пенсию прожить нельзя». Писали предприниматели и требовали утопить налоговых инспекторов, желательно на главной площади и под веселую музыку. Писали одинокие женщины и то же самое просили сделать с их бывшими мужьями, любовниками и эстрадными кумирами.

Вначале Алекс, несмотря на перенесенное в детстве тяжелое отравление цинизмом, на письма реагировал. Внимательно читал. Возмущался. Посмеивался. Качал головой.

Соат смотрела на него из-за монитора.

— Послушай, — поднимался Алекс. — Старуху свои же дети из квартиры выставили. Сейчас тебе прочту…

— Алекс, — говорила Соат уставшим голосом, — я же не читаю тебе вслух отчет по освоенным средствам. У каждого своя работа.

И раздраженно шлепала пальцами по клавиатуре.

Когда Алекс очередной раз начинал смеяться над каким-нибудь нелепым посланием, Соат закатывала глаза и шла курить.

Один раз Алекс не выдержал и ринулся с одним кровоточащим письмом в кабинет Билла.

И замер в дверях.

— Дорогой Алекс, — смотрел на него Билл, — я догадываюсь, зачем вы пришли. Садитесь. Скажите, вы хорошо помните условия вашего контракта?

Алексу стало зябко.

— Если вас шокирует такая постановка вопроса, — продолжал Билл своим виниловым голосом, — можно сформулировать иначе: как вы думаете, для чего вас взяли на работу? Правильно. Мы взяли вас, чтобы самим не тратить времени и сил на разгребание этих нечистот. Мы специально обговорили с МОЧИ эту позицию и соответствующую зарплату. Очень неплохую зарплату, кстати.

Алекс кивнул:

— Билл, я все понимаю. Но в проектном документе, если не ошибаюсь, есть одна бюджетная строка — «На непосредственное вмешательство». То есть, если я правильно понял, в тех случаях, когда вопрос жизни и смерти, МОЧИ может вмешаться. Адвоката хотя бы нанять…