Ольга Покровская - Аркадиана

Я же говорю - зануда.

-- Надо кому-то быть сознательному, - говорит Саша, вынимая расческу и причесываясь. Есть у него бзик, он не может лечь в постель растрепанным. От потревоженных волос приходит запах резких альдегидов с великосветской претензией.

-- А почему с меня начинать? - говорю я.

Он снова добродушно улыбается.

-- Если не я - то кто же... - произносит он задумчиво что-то заученное с детства. - Пусть буду я...

-- Ага, - говорю я, - ты как наши бабки, ей-богу.

-- Ну а что бабки, - возражает Саша, краем глаза косясь в зеркало. Он вообще любит изучать себя в зеркале. Что особенного видит... - Бабка - санитар общества... Так к ней и надо относиться, как к добровольному помощнику... Это ты с твоей склонностью к конфликтам все драматизируешь...

-- Ну как же, - говорю я.

Я веду его на кухню.

-- Нет-нет, - говорит он, садясь. - Обедать не буду. Чайку попью... Возьми вот к чаю.

И протягивает мне коробку зефира в шоколаде. Экономит, гад. Купить такую же коробку полноценных конфет его жаба душит. На "Ауди" ездит, а скупой, как сто Плюшкиных. Это понятно... богатые не те, у кого много денег, а те, кто не тратится на ерунду...

-- Спасибо, родной, - говорю я осчастливленным голосом. Тем временем он садится на табуретку и снимает крышку с квасного бака.

-- Дай чашечку, - просит он. - Духота, пить хочется.

Я делаю вкусный квас, как делала бабушка, но съемом крышки, по наполненности бака, он проверяет - не было ли у меня гостей или сборищ. Он знает, что квас я делаю по пятницам, когда хожу на базар за продуктами, в день наилучшего соотношения выбора продуктов с количеством народа. А чабрец и мяту, кроме как на базаре, у узбеков, нигде не достанешь.

-- Устал? - спрашиваю я участливо. Вид у него действительно не самый бодрый, и мне его отчасти жалко - куча дел, а приходится ехать к любовнице, ее и дома не застать, да еще и с пустыми руками не придешь... Морока, в общем.

-- Ты бы позвонил вчера, - говорю я, собирая на стол чашки. - А то была такая хорошая погода... Я кормила уток в парке... - это я избавляю его от неизбежных профессионально-дипломатических уловок, по совокупности равноценных прямому вопросу "где шаталась?" - Там у нас кто-то купается, представляешь? Наверное, хочет, чтобы хвост вырос.

-- Разные есть люди, - снисходительно говорит Саша. - Странные есть люди...

Говорить, что была на пьянке, нельзя, а то последует лекция по поводу аморального и асоциального образа жизни (можно подумать, я вчера родилась и не знаю образа жизни представителей бизнеса разной степени крупности - но там ведь во имя высокой цели, а без целей нельзя... как при социализме). Ладно, думаю, тебе же хуже. Лосося я съем сама. И салат тоже.

Салат мне не достается. Проголодавшись после наших физических упражнений, он перед уходом смахивает все одним движением вилки, а я, проводив его, на трех пальчиках грациозно несу в комнату тарелку, ложусь, включаю телевизор, ем, и в душе у меня царит ликование, ликование, которое не портят никакие прозаические подробности наших не слишком чистых отношений. Не хватает мне только пива. И я, наверное, сейчас за ним пойду... Деньги теперь есть... Тут раздается телефонный звонок. Почему-то каждый раз, как у меня свидание, все вспоминают о моем существовании и начинают звонить, как ошпаренные. В другое время - помру, никто не заметит.

-- Нинк, - говорит Ирка в трубку, когда я неохотно эту трубку снимаю. - К Наталье тут рыбки свежей привезли. Сказать, чтоб тебе отложила?

-- Ага, - говорю я блаженно и облизываю палец.

-- Когда зайдешь? Сегодня?

-- Завтра, - говорю я. - У меня гости.

-- Ну-ну. Ни пуха, солнце.

Она вешает трубку. Гости для нее святое, а иначе придется беседовать битый час о покупателях, о завбазой, о налоговой, о Ренатовых последних закидонах... лучше отложить прозу жизни на потом.

Не успеваю я перехватить тарелку, раздается звонок в дверь. Это серьезнее. От дверных звонков я не жду ничего хорошего. Бормоча проклятия и поправляя платье, я плетусь к двери. Там - Валентина Михайловна. С испуганным видом - если ее можно напугать - и общей дрожью от сознания важности момента.

-- Нина! - говорит она торжественно, как юный Дзержинец на посту. - Нам что-то подложили! Пойдем, посмотришь. Может, это взрывчатка.

Я очень боюсь испортить отношения с соседями. Объединятся с участковым - отберут квартиру, защищать меня некому... Поэтому вместо того, чтобы послать ее ко всем чертям, я покорно, как пленный князь Игорь, иду за ней на пожарную лестницу, где одним пролетом ниже лежит мятый глушитель. Кто его сюда затащил и зачем - неизвестно. Даже не приходят в голову никакие варианты. И я так Валентине Михайловне и говорю, но она мне не верит.