Мария Метлицкая: Свой путь (сборник)

Ну вот и все, закругляюсь, потому что весь лист уже исписал.

Письмо давно прочитано, а Одуванчик все сидит на диване с умиротворенным и счастливым лицом. То же письмо она слушала и вчера, и на прошлой неделе. Если бы не приходили ей письма, то совсем извелась бы от беспокойства, а так ничего, можно жить. Жаль, только глаза не видят, даже почерка Сережкиного не различить. Ну да ничего, Коралла прочтет, хотя тяжело с ней, с Кораллой, да Бог ей судья.

Потом старухи ужинают. Одуванчик жует, глотает, но вкуса не ощущает. Она опять что-то планирует.

– Коралла Алексеевна, лапочка, напишем ответ? – робко спрашивает она.

– Да уж два раза писали! – с добродушным дребезгом в голосе отвечает Коралла.

Одуванчик вздыхает, но не настаивает, только спрашивает:

– А адрес вы правильно заполнили?

Коралла шевелится, но беззлобно. На сегодня она уже отгремела.

– Первый раз, что ли? – ворчит она.

Через час Одуванчик вновь приходит в беспокойство и семенит к Коралле.

– Давно чего-то от Сережки новых писем не приходило! Уж не случилось ли чего с ним?

– Накаркаете тоже… Мужики они писать не больно-то. Ничего, пришлет, не денется, – отвечает Коралла.

Так проходит этот день, один из множества мартовских дней. Таким же был февраль, январь, таким же, если доживут, будет и май.

Вечером, когда Одуванчик засыпает, Коралла тихо заглядывает к ней в комнату. Простояв некоторое время в дверях, она идет на кухню, берет лист бумаги и, почти не размышляя, начинает писать:

«Дорогая бабуся!

Вот снова пишу тебе письмо, потому что знаю, что ты вся уже извелась. Здоровье у меня по-прежнему хорошо, ничего не болит, даже простуды и те не липнут, хотя многие тут подцепили грипп. Несколько дней был снег, а теперь вот снова солнце…»

Пишет Коралла увлеченно, даже, пожалуй, вживаясь в образ. Впрочем, уж что, а рука у нее набита. Какое это письмо? Тридцатое, пятидесятое? Она уже и со счета сбилась.

Никого, кроме внука, нет у Одуванчика. А внук семнадцать лет уж как уехал в Якутию бурить там скважины, да и сгинул. Ни письма, ни открытки, ни звонка. Пробовала Коралла выяснять, да разве что выяснишь? Отвечают «адресат выбыл», и точка.

То ли забыл внук бабку, то ли сел, а, скорее всего, давно уж помер. Дело известное, северное – напился пьяным, заснул на морозе, вот и готов покойник. А зашибать-то Серега и раньше любил.

Закончив писать, Коралла зевает и, перечитав письмо, прячет его в конверт. Завтра она пойдет в магазин за продуктами и, вернувшись, скажет, что нашла его в ящике. Коралла встает и, гулко бухая каменными пятками, идет спать.

При виде в подземном переходе нищих Ольга, как бы ни спешила, всегда подавала милостыню. При этом чувствовала себя неуютно, будто стыдилась чего-то. Давая мелочь, старалась не смотреть в лицо просящего: ей казалось, она делает ему больно. Хотя куда уж больнее! Подруга всегда ее ругала, говоря, что мы сами плодим лентяев и дармоедов. Возможно, она была права. Ольга с нею на эту тему не спорила, но молча продолжала поступать по-своему. Особенно после одного случая, когда, спеша, пробежала мимо нищего, а потом в автобусе у нее вытащили из сумочки кошелек с деньгами и ключи. Ольга, конечно же, не была суеверной. Тем не менее после этого происшествия старалась не изменять своей привычке.

В последнее время нищих поубавилось. Возможно, за счет повышения благосостояния или же, что ближе к истине, по причине естественной убыли. В подземном переходе остался один старик. Он всегда сидел на складном стульчике, а у его ног лежала замусоленная фуражка, куда редкие прохожие бросали мелочь. Этого старика Ольга замечала и раньше. Что-то неуловимое отличало его от остальных. Даже если в его фуражке оказывалась более крупная купюра, он не раболепствовал, а лишь глухим голосом произносил еле различимое «спасибо». Лицо его заросло грязно-седой растительностью, а потому возраст определить было затруднительно.

Сегодня Ольга, как всегда обвешанная сумками, спешила домой. В магазинчике перед подземным переходом купила горячих булочек, которые так нравились всем домашним, и спустилась по ступенькам вниз. Нищий, как обычно, сидел на своем стульчике. Ольга, увидев его, вдруг вспомнила: денег у нее совсем не осталось, даже мелочи. На какую-то минуту ей стало стыдно: как же можно пройти мимо? Старик, возможно, именно ее ждал, зная, что она всегда подает. Думая так, она приблизилась к нищему и непроизвольно поставила около него сумки. У его ног привычно лежала фуражка. Там виднелась скудная мелочь. А рядом (совсем уж неожиданно!) на расстеленной бумаге лежал пучок белых ромашек. Назвать это букетом нельзя: ромашки были подвявшие и не крупные, садовые, а полевые.